Кекс приволок коробку из-под швейных принадлежностей. Иголки, нитки и спицы он растерял по дороге.
— Пелагея меня убьёт, — сказал он. — Но чего ни сделаешь ради славной сыщицкой миссии.
— Ты тут не главный сыщик, — заметил Пирог и запрыгнул на коробку. Коробка оказалась низковата, поэтому пришлось задействовать белого приятеля.
Кекс рычал, ворчал и злился. Роль подпорки досталась ему впервые.
— Подумаешь, не главный! — возмущался он. — Быть помощником тоже почетно. Если откопаешь что-нибудь страшно таинственное, поделись со мной.
Забравшись Кексу на спину, Пирог вытянулся во весь рост — и очутился вровень с замком. Ткнул носом наугад несколько букв. Ошибка. Попробовал следующий вариант. Опять ошибка. Механический страж противно щелкнул, возвращая кнопки в прежнюю позицию. Пирог исхитрялся и так, и эдак. Ввел почти все слова, которые знал. Но замок, вредина, решил не сдаваться без боя.
— Не забудь потом следы замести, — подал голос Кекс. — У тебя нос мокрый. Тебя быстро вычислят.
— Да знаю я, знаю, — пропыхтел Пирог. — Лучше скажи, почему Пелагея использует такие заумные изобретения, хотя называет себя противницей прогресса?
Сегодня удача была явно не на его стороне. Она поглядывала из-за угла, гадко ухмылялась и корчила рожи. А когда ей надоело гримасничать, то и вовсе отвернулась. На втором этаже невесть как возникла Юлиана. Ни тебе скрипа ступенек, ни тебе топота. Кекса с Пирогом едва кондрашка не пришиб. Они перепугались, забегали и натолкнулись на стену. Как будто не сыщики, а преступники, пойманные с поличным.
— Что это вы тут затеяли? — ледяным тоном осведомилась Юлиана. — Без спросу шастаете? А вот как я вам! — пригрозила она и замахнулась плотной шелестящей газетой. На передовице красовалась черно-белая откормленная физиономия Грандиоза с пафосной подписью: «Отец искусства и народный кормилец».
Лес обступал дом Пелагеи сплошной стеной — ни дать ни взять, сплоченное воинство, собравшееся в долгий поход. Стройные девицы-березки шелестели, вздыхали на ветру, шептали воинам напутствия. Но те стояли насупившись и грозно топорщили корявые ветки. Они имели дело с враждебным миром, где слова значат мало, а человеческая жадность слепа и многорука.
В лесу пахло мокрыми листьями, прелью и грибными местами. Арнии пели, распространяя по воздуху волны чистой, незамутненной радости. Эта радость — сестра родниковой воды и блеска алмазных россыпей. Стоит ей достичь облаков, как небо озаряется светом. А когда радость проникает в город, люди откладывают дела, поднимают головы и удивленно глядят друг на друга, будто видят впервые и чувствуют глубже обычного.
