Ветер нашей свободы | страница 14



Потом как-то странно смотрит на меня и быстро снимает с себя косуху. Я же хотела узнать, есть ли у него татуировки? Так вот, есть. И очень много: руки покрыты замысловатыми узорами, значения которых я не могу понять, а из ворота футболки выглядывает кусочек еще какого-то рисунка. Его татуировки черного цвета, с редким вкраплением красного. Хотелось бы мне увидеть их полностью, рассмотреть лучше, спросить об их значении? Определенно.

Отгоняю от себя мысли о Филиппе с голым торсом, хотя они и, чего скрывать, приятные, но совсем лишние — и без этого есть о чем беспокоиться.

Кое-как доходим до загадочной Мариночки, коей оказывается тощая барышня неопределенного возраста, с густо подведенными черным карандашом глазами и недовольно сжатыми в тонкую линию красными губами. На голове поражающий воображение начес — такое чувство, что вороны свили там гнездо. Мариночка машет рукой, приглашая прилечь на белоснежную кушетку, над которой маячит какой-то адский механизм. Понимаю, что это рентгеноаппарат, но все равно страшно — боюсь еще большей боли. Эта нога так меня замучила за последний час, что сил почти не осталось. Тем более, на сопротивление судьбе.

Филипп помогает мне прилечь, и я хватаюсь за его ладонь. Сейчас мне нужна поддержка, не умрет же, если за руку подержит? Он не сопротивляется, и все то время, что Мариночка колдует надо мной, стараюсь расслабиться и ни о чем не думать. Но не выходит — мысли о странных татуировках парня не дают покоя. Интересно, а это больно? А долго? От мыслей о его тату меня отвлекает противный голос Мариночки:

— Молодой человек, держите девушку крепче, может быть слегка больно, — и нажимает какую-то кнопку на аппарате, из-за чего тот начинает дико жужжать и приходит в движение.

Зажмуриваюсь и изо всех сил сжимаю руку парня, чувствуя ответное пожатие. Он наклоняет ко мне лицо, и снова ощущаю сильный мускусный аромат.

— Посмотри на меня, птичка, — шепчет на ухо, обжигая дыханием. — Ты же будешь хорошей девочкой?

Медленно киваю, глядя прямо в его чуть раскосые глаза. Они удивительного почти черного цвета — оттенок настолько глубокий, что зрачок сливается с радужкой. Белки в контрасте кажутся белоснежными с тонкими штрихами ярко-красных прожилок.

— Постараюсь, — отвечаю чуть слышно, не в силах отвести взгляд. Не могу сказать, что околдована им, но меня к нему тянет.

— Умница, — Филипп улыбается, крепче сжимая мою руку, а я продолжаю смотреть в его глаза. — Терпи, птичка, терпи.