— Назови Вальдемаром. Вальдемар Владиславович. Красиво же звучит…
Её голос утонул в недрах отставленной за спиной квартиры.
Ехать сюда было огромной ошибкой! Его мать неисправима, плевать она хотела на сына, да и на внука.
Влада подбросило как от удара током. Никакой он ей не внук! Этот мальчик — чужой для него!
Выйдя из душного подъезда на ещё более душную улицу, устало сел на скамейку, аккуратно поставив переноску на колени. Солнце нещадно пекло в гудящую как чугунный горшок голову, глаза слезились от раздражающе жизнерадостных лучей.
Что делать? Куда идти? Может, плюнуть и позвонить в полицию? Всё равно придётся с ними связываться, рано или поздно.
— Ой, какой хорошенький! — услышал он за спиной и обернулся.
С балкона первого этажа на него смотрела божественной красоты белокурая нимфетка.
Откуда она тут взялась? Раньше в этой квартире жила главная сплетница подъезда — баба Рая по кличке Штирлиц, никаких блондинок и в помине не было.
Улыбнувшись во все тридцать два, Злобин включил всё своё обаяние — уж чем-чем, а этим его природа не обделила.
А она молодец, сходу так быка за рога, хорошеньким его назвала. Влад даже духом воспрял: приосанился, откинув с вспотевшего лба влажную чёлку.
— Ну просто прелесть ваш малыш! Сколько ему? — добавила красотка, и с лица Влада сползла улыбка.
— Три месяца, — буркнул под нос и поднялся.
Ещё вчера бы он точно попытался закадрить блондиночку, напросился бы на чай с продолжением, а сегодня на него повесили этот балласт, который словно бомба замедленного действия: вроде бы молчит, но может внезапно рвануть. Да так, что мало не покажется.
Словно в подтверждение его слов в переноске завозился ребёнок. Кажется, он проснулся не в духе — весь сморщился, нахмурив белёсые брови. Лицо у него было такое, будто он ненавидит весь мир.
«Прям как и ты по утрам», — шепнул внутренний голос с интонацией Бабона, ещё и заржал как он.
Над головой светило жгучее августовское солнце, на деревьях шелестела сочная листва, магазины пестрели яркими вывесками, но перед глазами Влада всё мелькало в чёрно-белом цвете. Казалось, что небо затянуто серым одеялом безнадёги. Он просто шёл, куда несли ноги, плёлся по знакомым с детства вытоптанным тропинкам, таща в руках переноску с орущим младенцем.
Прохожие смотрели на него с сочувствием и тревогой; кто-то мило улыбался, заглядывая в сумку, кто-то просто бросал взгляды из серии «держись, бро», какая-то сердобольная женщина в аляпистых бриджах попыталась засы?пать его никому не нужными советами.
