— Давайте откроем, — тоже шепотом откликнулся Харвис. На какое-то мгновение он оглох — или это в мире воцарилась тишина? Снова вернуться в прошлое, найти там того успешного, уверенного, дерзкого ученого, который держал в руках Истину, как новорожденного ребенка, и ничего в мире не было слаще этого трепетного чувства.
Харвис не верил, что это возможно. Но все-таки протянул руку и, повернув ключ в замочной скважине, поднял крышку.
— Вот, — глухо сказал он. — Все, что я написал о множественности обитаемых миров перед тем, как меня погнали из академии. Забрал тогда с собой только этот сундук.
Эвглин смотрела на бумаги, словно зачарованная. Чертежи возможных схем перехода, лежавшие сверху, напомнили Харвису о том, как он, пошатываясь, вошел в свой кабинет после ректорского совета и стал собираться, сгребая в сундук для артефактов все, что лежало на столе.
— Вот это — базовая схема, — объяснил Харвис, взяв самый верхний чертеж. — Я предположил, что иногда создаются такие ситуации, когда грань между мирами истончается, и миры временно проникают один в другой. Вы как раз и попали в такую точку проникновения, и взаимодействующие силы просто вынесли вас к нам.
— И как создать такую ситуацию? — глухо спросила Эвглин. Харвис устало пожал плечами.
— Пока не знаю, — признался он. — Вы говорите, тогда был туман? Возможно, влажность воздуха имеет значение…
— Да… — прошептала Эвглин, и ее губы задрожали. — Тогда был туман…
В следующую минуту она уже рыдала, уткнувшись лицом в ладони. И вовсе она не была бесстрашной, эта хрупкая рыжая девчонка. Харвис бросил лист с чертежом обратно в сундук и, помедлив, обнял Эвглин и заговорил с ней. Он, конечно, потом не мог вспомнить ни слова из сказанного — должно быть, это было то, что все мужчины говорят всем женщинам, но лишь немногие могут выполнить.
Он вернет ее домой.
Никто ее не обидит, пока он рядом.
Все будет хорошо, он обещает и клянется.
В конце концов, Эвглин успокоилась, всхлипнула в последний раз и хмуро сказала:
— Простите. Мне не следовало так себя вести.
Она, должно быть, по-настоящему дала себе волю впервые после того, как попала в новый мир. Плакать было некогда. Надо было спасаться, учить язык, устраиваться в новой жизни — и Эвглин сжала зубы, опустила голову и двинулась вперед.
— Вам не за что просить прощения, — уверенно ответил Харвис и смог лишь повторить: — Все будет хорошо, Эвглин. Вы обязательно вернетесь домой.
Некоторое время Эвглин сидела молча, рассматривала свои руки, а затем спросила:
