Я зажмурилась и часто задышала. Успокоиться… Главное — не нервничать… Но с такими сюрпризами судьбы, похоже, пора носить лекарство с собой. Вот ведь как все поворачивается… Я нервно потерла зудящую левую руку. Успокоиться… Ветер шуршал в сухих кронах, роняя листья, и пах сырой прелостью. Сзади, из окон гостиницы, доносились вопли обсуждений, спереди — зычный отцовский баритон, убеждающий… Убеждающий. Я не понимала ни слова, а значит, он использовал наблюдательскую магию. Они и не такое умеют, змеи… Но я успокаиваюсь, да.
Прижавшись спиной к шершавому стволу, я закрыла глаза, но по-прежнему прекрасно видела стоянку. Отец что-то втолковывал маме, а та притворялась занятой. Красила губы, но глаза в зеркальном отражении — серьезные, встревоженные.
Гоша прислонился пятой точкой к капоту машины и шарился в телефоне. Вид безразличный, а сам слушает внимательно, выражение резкого лица хищное, и острый взгляд из-под черной челки стреляет по сторонам. И, несмотря на «праздник», — неизменные кеды, джинсы, темная майка, спортивный пиджак.
И еще эта, незнакомая. Пальто, каблуки, прическа «лесенкой», но назвать ее человеком язык не повернется. Слишком… деревянная. Зажатая. Стоит, как статуя, и глаза светлые, холодные, невыразительные, как у мороженой рыбы. Я втянула носом воздух и разочарованно сморщилась. Стена. И похлеще, чем у Зойки. Девчонка дышала и ощущалась живой. А незнакомка — нет. И, похоже, она…
— Ульяна, выходи, я знаю, что ты здесь, — отец подкрался незаметно.
Я невольно вздрогнула. Черт.
— Красавицей выросла! Здравствуй, дочь, — улыбнулся тепло.
— Конечно, иначе самому себе комплемент не сделаешь, — буркнула я, игнорируя протянутую руку и выбираясь на стоянку. — Привет.
Мама послала мне предупреждающий взгляд и успокаивающе улыбнулась. Меня перекосило от попыток сдержаться, и я горько жалела, что не сбежала. И прав, трижды прав Жорик, амулеты тут бессильны… Злость на себя, этих… призраков и проклятую ситуацию забурлила, зашипела, обжигая. Лучше бы осталась в конференц-зале, в углу, с Зойкой…
«Уля! — мамина мысль ввинтилась в мозг острой иглой, и я невольно съежилась под ее пристальным взглядом. — Держи себя в руках! Только не раскрывайся! Не перед ними!».
Я вздрогнула, когда отец, посчитав мою скрюченную позу признаком мерзлявости, заботливо набросил на мои плечи пиджак. Да, не перед ними… Не перед наблюдателями, которые, разумеется… наблюдают. За каждым жестом, словом, взглядом. Работа в каждой секунде жизни, в каждом вдохе и выдохе. Я поймала любопытный Гошин взгляд и покраснела. Надеюсь, что от злости. Хотя и стыдно тоже стало. Ибо… вышвыривать его из окна было необязательно. Достаточно по-женски дать по морде, сломать нос и, обозвав обманщиком и скрытником, гордо удалиться восвояси.
