Пронзительный крик прервал поток моей речи. Я так и замерла с открытым ртом, готовая произнесли следующее обвинение.
— Это в бальном зале, — выбегая из дверей библиотеки, обронил Эр Сор. — Нариченский, за мной.
Да какое там! Все, кто был в библиотеке, бросились по его следу, включая нерасторопную ведьму. Мне так и виделось, что вот она плюнет на всё, выпустит чары и перенесётся в зал, где лежала Розалина, по воздуху. Увы, она плелась сзади, путаясь в подолах платья и шубы.
На том конце галереи была приоткрыта створка двери. Я видеть в открытое пространство спины Сора, полицейского и Эммануила. Они замерли, как вкопанные, неотрывно глядя на что то. Добежав, я протиснулась следом за Лизой в узкий проём, за нами влетела Лилия Пост, а замыкающей была Жеч.
Открывшаяся взору картина поражала своим драматизмом и химеричностью. Мои глаза и разум отказывались верить в увиденное. И если бы не драгоценная ведьма со своей одышкой, и свистящим дыханием, вносящая бытовой реализм в происходящее, я бы верещала от ужаса.
Стены, картины и зеркала были закрыты снежными наплывами. Чёткую геометрию зала скорректировали мороз и снег, и теперь она выглядела футуристической и неоднозначной. Резкие линии углов, укутанные белой мёрзлой толщей, приняли причудливую форму. Возникало ощущение, что чудаковатому дизайнеру не нравилась простота и чеканность граней, и он старался сотворить, как можно больше неровных, обволакивающих переходов.
С люстр и потолка свисали огромные сосульки. Они напоминали оплавившиеся свечи. Ткани штор замерли, и казались монолитными, цветными, волнистыми ширмами, поблескивающими голубыми бриллиантами снега. Всё вокруг становилось белым, чистым и мёртвым.
Наверное, так и выглядит вечность или мираж.
Злодейка Стужа выдавливала из дома всё живое, сохраняя бренность бытия под плотным покрывалом наледи.
Упаковано и запечатано.
Неестественным элементом в этой картине покоя и безмятежности выглядели двое: Розалина, лежавшая на покрытом наледью диване, и Шарлет, стоявшая немного поодаль с глазами полными страха, зажимающая свой рот ладонью. Обе они выглядели иномирками, настолько пошлыми и обыденными в своих рукотворных платьях, что хотелось изгнать их прочь, дабы не портили идеальный, мягкий, обволакивающий, девственный антураж.
Глаза Розалины были закрыты, а длинные ресницы отбрасывали тень на лицо. Кожа продолжала источать здоровье, а на щеках красовался румянец. Подол платья новобрачной в искусных узорах, похожих на те, что плетёт мороз на оконном стекле, придавил коленом советник. Он, будто пришпилил нарушительницу покоя и благоденствия, в назидание другим.
