Спустя некоторое время я отправился побродить по нашему лагерю и, представь себе, то, что раньше для меня было само собой разумеющемся, теперь показалось мне каким-то странным. Мне понравилось, что теперь перед каждой палаткой на металлической треноге висел хороший котелок, что у людей появились жестяные кружки, тарелки и ложки, что уже у многих была одежда бледнолицых, например, шляпы, с широкими полями, хорошо защищавшие глаза от солнца. Но повсеместно вытоптанная трава, грязь, тучи мух и снующие под ногами собаки, которым прямо тут же из палаток выбрасывались объедки, произвели на меня тягостное впечатление. Когда-то я этого всего не замечал, а сейчас вдруг подумал, как все это должно было раздражать тех белых, что приезжали к индейцам ну хотя бы торговать… Конечно, грязи и навоза хватало и в пограничных поселках бледнолицых, но там люди хотя бы как-то пытались наводить чистоту и в некоторых домах бывало и вправду очень чисто. А тут все прелести нашего кочевого быта сразу же бросились мне в глаза, и как-то не очень мне понравились.
К вечеру охотники привезли много дичи и пир, устроенный прямо посреди нашего лагеря вышел на славу. Причем после того, как все мы поели, мне пришлось встать и рассказывать, и говорил я больше двух часов, а потом ещё о своем путешествии в Вашингтон рассказывал Пестрая Раковина. Вопросов и мне и ему было задано столько и таких, что мы часто даже и не знали, как на них отвечать. Например, когда я стал рассказывать про свою работу в большом магазине, меня спросили, зачем это женщинам-васичу так много обуви и платьев, или где, например, все это множество васичу берет мясо, если они не ходят охотиться, а их скво не собирают ни диких кореньев, ни овощей? Или, например, как можно было описать им многоэтажный дом, в котором горячая и холодная вода вытекают из крана прямо у тебя в комнате? Я рассказывал о фабриках, где не мужчины, а девушки и женщины делают винтовки и револьверы, подсчитывают стоимость всего сделанного, и выдают деньги в кассе, я видел, что мне мало кто верит. Хотя отец мой был в Хартфорде, видел все это же самое собственными глазами и тоже об этом рассказывал!
Случалось и так, что мои слова сопровождал громкий смех, хотя ничего смешного я не говорил. Наконец пир закончился, и я пошел спать. Причем на душе у меня было совсем не радостно. То есть вроде бы я старался выполнить свой долг перед своими соплеменниками, но получалось это как-то не серьезно. К тому же я заметил, что во время пиршества двое или трое индейцев пили из фляжек мини вакен или «огненную воду» и это мне очень и очень не понравилось. Я знал, что белые часто продают индейцам «огненную воду», а они привыкают её пить и спиваются, как спился в романе Фенимора Купера «Пионеры» индеец Чингачгук, а им это на руку, потому что сами они тоже спиваются, но почему-то не так быстро, как индейцы.
