Пар врывается в комнату, когда Димитрий выходит из ванной.
У него на талии черное полотенце. И маленькие капельки воды, стекающие по прессу и исчезающие в тонкой линии темных волосков, которые ведут в то место, о котором я очень стараюсь не думать. Его волосы такие влажные, что прилипают ко лбу, глаза затуманенные. Он выглядит расслабленным. На щеке образовался синяк, а губа немного припухла.
― Что смотришь?
Я быстро поднимаю взгляд, отведя на него. Знаю, что иначе он увидит теплый румянец на моих щеках. Я закусываю нижнюю губу и снова гляжу на него, не в силах удержаться. Он напряженно смотрит на меня. Димитрий ― такой большой, угрюмый самец, такой чертовски вкусный, что я на полном серьезе изо всех сил пытаюсь вспомнить, почему его ненавижу. Но я ведь… ненавижу его.
Я ненавижу его. Я его ненавижу. Я ненавижу. Ненавижу его.
Я сглатываю и отворачиваюсь, сдвигаясь так, что почти ложусь, а затем бормочу:
― Не мог бы ты, пожалуйста, перестегнуть наручники ниже, мне не нравится, когда руки над головой, когда сплю.
Я слышу скрип пола, когда он идет, и жар кожи, когда он наклоняется прямо надо мной, едва не упираясь мне в лицо грудью. Капля воды падает и приземляется мне на нос. Мне приходится сдержать желание высунуть язык и слизнуть ее, когда она скатывается по моей коже. Димитрий отстегивает мою руку, опускает ее и снова надевает наручники. Кажется, он задерживается на мгновение, и только потом отодвигается назад и выпрямляется.
― Довольна теперь?
― Не совсем.
Он фыркает.
― Ты вообще закрываешь рот?
Я пожимаю плечами.
― На самом деле я обычно очень тихая, держу себя в руках, как только могу.
Он качает головой.
― Сомневаюсь.
Я снова пожимаю плечами.
― Но так и есть.
― Забавно, ― бормочет он, выходя из моего поля зрения и снимая полотенце. Я слышу, как оно приземляется на пол. Спокойно, сердце. Спокойно. ― Я мог бы поклясться, что ты вообще не сдерживаешься.
― У меня нет причин. Ты пытаешься забрать мою семью. Даже самым слабым из нас приходится сражаться. Пришло и мое время.
Он не отвечает мне, поэтому я поворачиваюсь к нему лицом и вижу его, стоящего одетым только в черные джинсы, которые еще не застегнуты. Он скрестил руки на груди, и его выражение лица, полагаю, означает глубокую задумчивость. Я жду, что он снова заспорит со мной, но он наклоняется, поднимает рубашку с пола и проходит мимо меня.
― Эй! ― кричу я, когда он подходит к двери. ― Что если мне нужно будет пописать?
Он постоял секунду, повернулся и взглянул на меня с несколько удивленным выражением.
