Где-то над головами, скрытая листьями запела птица.
— Что-то супу хочется, — мечтательно сказал Ирокезов младший трансформировав звук в картинку и оттого сразу потеряв интерес к политике. Ежедневный скудный обед, состоящий из фиников и кувшина воды, честно говоря, уже поднадоел за это время. Три месяца! Три! Хлеб, финики, вода. Вода, финики, хлеб… Для фигуры это может быть было и неплохо — в женской бане, допустим, или в чужом гареме обнажится — но ведь кроме фигуры где-то в недрах живота у него имеется такая полезная штука как желудок. А вот он-то протестовал…
Неожиданно мысль о супе пришлась по вкусу и Ирокезову старшему. Он даже почмокал губами.
— Так свари, — посоветовал он сыну. — Суп, его ведь варить требуется… Займи вон кастрюлю у феллахов и свари.
— Кастрюлю я, положим, займу вон у того горбатого, — предположил Ирокезов младший, — а вот одолжат ли мне курицу? Почему-то мне кажется, что нет…
— Курицу не одолжат, — согласился папаша. — Красть нужно.
Он зашевелил бровями, однако красть не пошел. Только зевнул страшно. Вынув изо рта финиковую косточку, папаша сжал ее пальцами. Кость выскользнула и со свистом ушла вверх. Мгновение спустя трель над их головами оборвалась, и на землю упала птичья тушка с отстреленной головой.
— Неплохо сработано, папенька, — удивленно сказал Ирокезов младший, но отец его уже не слышал. Повернувшись на бок, он задремал праведным послеобеденным сном. Герой и не заметил, чего ненароком натворил.
Идти за кастрюлей Ирокезову младшему расхотелось. Птичка казалась довольно упитанной, и он решил, что жаркое из такой тушки может вполне заменить супчик.
Не давая мысли остыть, он быстренько развел костер и, насадив птичку на вертел, сунул ее в пламя.
Огонь облизывал тушку, как кошка котенка.
Чтобы не закапать траву вокруг костра голодной слюной, Ирокезов младший, подхватив кувшин, ушел по воду, насвистывая что-то бравурное.
Когда он вернулся, все занимались своими делами. Папаша спал. Костер горел. Пламя трудилось над птицей, однако ни одно перо на тушке не то что не сгорело, но даже не опалилось.
Впору было бы удивиться, но Ирокезов младший не удивился.
В своей жизни он видел вещи и куда как более удивительные, поэтому он только подбросил дров в огонь. Огонь дохнул дымом, а когда дым рассеялся, то в состоянии птицы не было видно никаких ощутимых перемен.
Ирокезов младший пнул отца ногой.
— Проснись, папенька, тут феномен наблюдается…
Ирокезов старший продрал глаза и, поглядев в костер, сказал:
