Лис прищурился, глядя на девочку, вдохновенно собирающую листья чистотела с двух чахлых кустиков. Парень вернулся к ней и остановил, ухватив за локоть.
— Послушай. Спасибо за беспокойство, конечно. Но я это, — кивнул на листья в ее руках, — к своему лицу прикладывать не дам. И к другим частям тела тоже.
Марушка не шелохнулась и уперто вцепилась в реденькие, оборванные нею же веточки чистотела. Лис дернул ее за локоть, пытаясь поднять, но не рассчитал силу — девочка больно упала на неровную брусчатку.
— Лопух! — не поднимая взгляда на Лиса, вскрикнула она.
Парень, собиравшийся было извиниться, сплюнул и отвернулся — он тут с ней таскается, ночами не спит — ищет эту дуру, а она еще и обзывается. Последующий активный шорох, а потом и радостный вопль, заставили Лиса обернуться: Марушка крепко сжимала в руках пузатый корень, похожий на человечка, застывшего в нелепой позе, а свободной рукой обрывала плоские листья огромного лопуха. Подол ее платья был заполнен уже примятыми черенками и соцветиями чистотела, а длинные, плохо обчищенные корни основательно запачкали потрепанную ткань.
— Лопух поможет твоим ранам затянуться, — улыбнулась Марушка, — только попроси, пожалуйста, у Отая ступку, — добавила она смущенно, — я сама боюсь.
Лис кашлянул.
— Как ты думаешь, почему нигде трава не растет, а на этом клочке земли быстро всходит?
Марушка повела плечом:
— Какая разница? Главное, что это хорошие травы. Они мне подходят. Лучше бы, конечно, бодягу или сушеницу… У нас ее много росло на болоте, — мечтательно добавила она.
— Таверна в двух шагах. — Лис пропустил мимо ушей отповедь Марушки, — оттуда выползает весь сброд в удобный темный закуток, чтобы справить нужду. Выкинь эту дрянь, и пошли спать.
— Я листья помою, — недоуменно сказала Марушка. — Тебе же больно, разреши мне помочь.
Лис медленно поковылял к таверне, оставив девочку без ответа. Марушка воровато сорвала еще несколько листьев и ринулась догонять парня.
Лис был готов отдать все за несколько часов сна. Голова, будто чугунная, тянулась к подушке. Он сосредоточенно кивнул Отаю, оттиравшему песком жир с казанка, и стал подниматься на второй этаж — к жилым комнатам. Каждая ступенька отдавалась тупой болью где-то в районе темечка. «Если бы я помнил тебя, матушка, — подумал Лис, — я бы и тебя продал, лишь бы вздремнуть сейчас. Теперь понятно, почему этот гусь так много предложил за ключ».
Марушка влетела в таверну, проскользнула под стенкой, чтобы не привлекать к себе внимания и, как вкопанная, застыла перед Отаем. Тот поднял на девочку вопросительный взгляд.
