В такие моменты, уже привыкнув к резким изменениям настроения, ее оставляли в покое.
Разумеется, не пытаясь утешить.
Лиза с трудом приходила в себя, словно выныривая из очень глубоких и темных вод подсознания.
Выплывала, словно ныряльщик с большой глубины, медленно, чтобы не разорвались легкие…
Постепенно реальность вступала в свои права, как жестокий тиран. Правда, самое ненавистное зрелище: озлобленные, как голодные волчата, ее соседи отсутствовали в комнате.
Вместе с ощущениями вернулось постоянно преследовавшее ее чувство голода, которое возвращалось даже во сне, хотя она уже научилась яростно сражаться за каждую порцию в столовой.
И все равно порции были слишком маленькими и жалкими.
Одежда — ужасной, чудовищно одинаковой — в толпе других детишек сразу же терялась индивидуальность, словно запутываясь в лабиринтах кривых зеркал со своими взбесившимся отражениями.
Сырые стены, заросшие плесенью, одинаково угнетали в любое время года. Продавленные, готовые вот-вот развалиться кровати, казались чудовищами, притаившимися в тенях.
Длинная комната была забита старой мебелью. Лизе казалось, что саму комнату уже тошнит от этого жуткого старья.
Тусклые лампы висели высоко над головой, словно маленькие, больные луны.
Паутина серела в углу, будто серое одеяние призрака.
Постоянные сквозняки, шорохи, поскрипывания старых окон — все эти тревожащие звуки заставляли просыпаться по ночам.
И на закуску, словно тухлая вишенка на просроченном креме, весь приют затопила безнадежность, блекло-серый океан тоски.
Лиза уже знала — ей рассказали девочки — как можно заработать немного денег и купить себе вкусняшек.
Игрушки и вещи отбирались преподавателями, либо уничтожались другими детьми в бессильной, завистливой злобе.
Она знала, что только корысть двигала девочками, открывшими ей свои маленькие, грязные тайны. Они хотели заполучить ее в компанию из-за яркой красоты.
И неважно, что ей было только двенадцать лет. Скорее это даже являлось плюсом.
Лиза поправила растрепавшиеся во время приступа волосы, убрала со лба влажную от пота челку. Взглянула в окно — гроза уже прошла, наступившая тьма казалась сплошным синяком на теле неба.
Она ненавидела подобные приступы, ощущение страшной пустоты, в которое она погружалось, словно каждый раз тонула в густых чернилах. Хотя в этом тоже было некоторое успокоение. Недолгое избавление от гнусной реальности.
Оглядевшись, белокурая девочка в блекло-сереньком платьице заметила, что она все еще одна. А из больших окон на нее глядит тьма, и дует из щелей — холодный ветер конца августа пробирается в комнату.
