Дорогой сорхов. Фьель | страница 37



ГЛАВА 7. Ты не умрешь.

"Кошки способны вызывать души умерших"


Старинное китайское поверье


Мама закончила рассказ уже утром, последние тихие слова она произнесла с закрытыми глазами. Уснула. Остик положил свою большую голову мне на колени и грустно смотрел в глаза.

— Остик, ты ни в чем не виноват. Даже если бы ты сидел дома, то не смог бы их остановить, погиб бы только. Я сейчас пойду что-нибудь съедобное поймаю, маме нужен мясной бульон. Охраняй, я буду неподалеку. Если очнется, просто позови. Ну не смотри на меня так, ты умеешь гавкать, все-таки твоя мама была собакой. Если кто из деревенских придет — не пускай.

Я схватила первую попавшуюся целую одежду, вдруг и вправду деревенские придут, и побежала в лес. Деревья шумели зеленой кроной, птицы все также пели в ветвях, безоблачное небо ласкало ярким солнышком. Только тревога за маму не отпускала ни на миг, яркий родной мир стал чужим и серым. Через десять минут я вернулась с двумя кроличьими тушками. На подходе к дому увидела двух женщин. При ближайшем рассмотрении они оказались девушками, еще совсем девчонками, только очень замученными. Остик стоял в дверях и хмуро на них смотрел. Хорошо, что я захватила с собой одежду.

— Что вам нужно? Мама тяжело ранена и не сможет вам помочь. — На лицах девочек отразилось отчаяние.

— Наш отец — Морис, он умирает, маму убили, а мы… мы не знаем как помочь… — Слезы текли по их щекам, оставляя грязные дорожки.

— Я попробую. Только маму сейчас проведаю. Остик, охраняй. Я буду в деревне, может я смогу кому-то еще помочь. Если мама очнется, беги за мной.

Деревня встретила нас тишиной, изредка прерываемой глухими, полными боли стонами. Запах крови витал в воздухе, перепуганные женщины тенями ходили по улице. Девочки, я с трудом узнавала в них тех милых хохотушек, что вертелись у окна, разглядывая молодого барона, почти бегом, привели меня к своему дому. Морис выглядел очень плохо: разорванная рубашка и колотая рана в правом плече — еще полбеды, а вот перерубленная выше локтя, висящая на лоскуте кожи рука — это совсем плохо. Намотанный как попало жгут не мог до конца остановить кровь. И жар, постепенно разливающийся по телу старосты, говорил о начале воспаления. Мужчина лежал в постели. Перепачканная кровью простыня резко контрастировала с мертвенной бледностью кожи. Но староста был в сознании и даже попытался изобразить подобие улыбки, увидев меня. Девчонки встали над отцом и стали тихонько подвывать, размазывая слезы по щекам. Я разозлилась.