Живко бросил взгляд назад. Его мать сидела рядом с женой и, казалось, принимала участие в оживленном разговоре Стояны и Жданы, однако Живко знал, что Всемила сейчас пытается уловить каждый шепоток, доносящийся с облучка.
— Побыстрее надо, — сказал он. — Вернемся сегодня и отправим обеих к матери, она лучше разъяснит. Посмотрел я на эту стену, живьем нас замуровывают, как есть. А девочек это пусть не коснется. Малые наши еще дети, подрастут, привыкнут, да и дара у них нет. Пусть девочки идут, Козарин. Если помогут боги, уже через несколько дней они все трое будут в безопасности. Я тоже Стояне говорить не буду, поплачет да и поймет, что так лучше. Хоть дочь в безопасности, пусть и далече от нас.
— Хорошо, — тяжело вздохнул Козарин, — пусть будет так. Вечером пришлю Горю к твоей матери. Все сделаю, лишь бы моей перепелушке хорошо на свете жилось.
Обоз все ехал и ехал, растянувшись по петляющей дороге, полз через заснеженные леса и холмы в светлеющее, наливающееся бледным лиловым сиянием небо. Деревни стали попадаться чаще, наконец совсем перестали исчезать, и обоз потек по нескончаемым петляющим заснеженным улицам. Снег под полозьями все больше превращался в кашу. И вот вознеслась над деревянными крышами белокаменная стена без всяких украшений, но добротная и крепкая. Народ валил валом в распахнутые ворота, над которыми висела в позолоченном киоте икона, откуда Христос строго взирал на входящих в город.
Было еще раннее утро, но оживление царило на всех улицах. Въехав на главную площадь, обоз, наконец, остановился. Остановились и сани Живко.
— Здесь встанем, — кивнул Козарин на незанятый лоток. — Справа я сыр разложу, если столько займу, тебе хватит?
Живко согласно кивнул.
— Хватит, — ответил он.
Все работали молча и споро, как люди, давно привыкшие действовать сообща. Мужчины помогли женщинам перетащить нехитрые товары на лоток. Девушки вместе матерями красиво разложили сыр, творог и мотки шерсти, которую успели напрясть вечерами с прошлой ярмарки.
— Вот эти носки я делала, — похвасталась подруге Яролика. — Мама сказала, если продадим их, то деньги мне: я смогу выбрать, что хочу.
— А мне, папа просто так денег обещал, — шутливо показала ей язык Горислава, успевшая за долгую дорогу забыть о своих бедах. — И я и так выберу себе, что хочу!
Яролика фыркнула и в шутку замахнулась на подругу варежкой.
— Тише, — одернула их Стояна. — Сейчас уже народ подходить начнет, а вы что устроили! — однако она тоже не выдержала и улыбнулась. — Две егозы.
