Заговор маски | страница 32



— Ох, Стоянушка, — Живко прижал ее к себе. — Душа моя. И мне никогда никто не был нужен, только ты, горлица моя. Не печалься, я всегда буду рядом с тобой, до последнего вздоха.

Он нежно поцеловал жену. Если бы он мог только защитить их всех, сделать так, чтобы они не боялись. Может и права жена, и нужно смириться, зато ведь живы все будут. Живко отогнал эти мысли и нежно улыбнулся Стояне.

— Идем, родная. Дети заждались.

— Идем, — она снова вздохнула, но уже счастливо, — идем, мой соколик. Прости меня. Я буду смирной сегодня. Пойдем.

Они обнявшись вышли из хлева и побрели сквозь снежную пелену к горящим окнам родного дома.

Глава 4

Горислава проснулась еще до рассвета. Поежившись, она плотнее закуталась в одеяло и закрыла глаза, но сон не шел. На печи мерно посапывал отец, братья спали тихо. Девушка со вздохом смирилась с пробуждением, села на кровати и отодвинула занавеску. Метель улеглась, снег лежал сплошным ровным ковром, чистый, нетронутый. На небе не виднелось ни облачка — день обещал быть ясным. Горислава оперлась рукой о подоконник. Все вокруг было родным, знакомым, успокаивало ее и давало ей чувство защищенности. Вот курятник, а за курятником короткий дощатый забор, покрашенный зеленой краской. За ним огород, а дальше — забор соседей. Нигде не видно было огней — деревня спала. Вдалеке высилась колокольня недавно построенной церкви. Ее купол еще не сверкал сусальным золотом и оттого казался огромной странной птицей, усевшейся на башню, поднявшей свой острый клюв к небу, да так и замерзшей там насмерть. Скоро уже, подумала Горислава, зазвонят, созывая людей на службу.

Три года назад Великий Охотник подписал указ, в котором говорилось, что церковь должна быть в каждой деревне, даже если в ней всего три избы. Заодно и налог новый ввели — на строительство храмов. Тогда-то семья Гориславы и завела козу и стала ездить в город продавать сыр. Жалования учителя перестало хватать на оплату всех податей.

Вскоре заворочалась Ждана, спустилась с печи и, кутаясь в большой шерстяной платок, стала возиться с самоваром. Есть перед службой было нельзя, но они всегда пили чай до выхода из дома. Горислава встала, натянула платье поверх рубахи и стала помогать матери.

— Не надо, — хриплым со сна голосом отмахнулась та, — иди лучше умойся да косу переплети.

Горислава послушалась. Приведя себя в порядок, она, подумав, надела на себя коралловые бусы, которые отец купил ей на ярмарке лет пять назад. Ждана, заметив это, одобрительно кивнула: