, княжеский суд осуществляет остальные отрасли права: ему были подсудны дела, касающиеся крестьян, он урегулировал конфликты из-за земли бояр, крупной церковной знати, князей-вассалов, и, можно полагать, князь вершил суд на местах во время объезда своих земель
[522]. В юрисдикции князя были все тяжбы с иностранцами (см. Договор 1229 г.). За отправление суда ему шли пошлины, виры и т. д. Вира даже планировалась.
У князя была разветвленная сеть чиновничьего аппарата: тиуны («тиун княжий городской», тиун на волоке и т. д.) — сборщики налогов, детские (исполняли решение суда[523]), куноемци (вид сборщиков налогов и других поступлений князю, которым запрещалось «урывать бороду»), П.В. Голубовский отождествлял их с таможенниками[524]. Не приходится сомневаться, что тиуны назначались самим князем. Важным лицом был тысяцкий, а за ним сотский. В 1159 г. должность тысяцкого занимал Внезд, в 1195 г. — Михалко. Это был высший воинский чин, назначаемый самим князем. П.В. Голубовский полагает, что сотский выбирался на вече, так как это было при посылке сотского в Ригу и на Готский берег. Но это мало вероятно: вече могло выбрать сотского для поездки в Ригу, уже давно назначенного в качестве сотского самим князем.
Вече и князь
Вопрос о взаимоотношениях веча и князя в Смоленской земле поставлен уже давно. Наиболее подробно он разработан был П.В. Голубовским, но не все выводы его можно принять. Изучение вопроса он начинает с Устава Ростислава, во второй фразе которого видит указание на вече: «Приведох епископа Смоленску, здумав с людми своими». Подкрепление мысли он видит также в конце документа: «Да сего не посуживаи никто же по моих днех, ни князь, ни людие…»[525]. Термин «люди» действительно употреблялся для наименования «широких слоев населения»[526] и, может быть, чаще — низших классов. Однако обозначало оно и просто людей. «Люди свои» — явно не вече, а ближайшие советники князя. О каких «людях» во втором случае ведется речь, неясно. Непременно ли о вече? Так или иначе, для нас очевидно, что в эпоху Ростислава вече было, но роль его еще не была столь могущественной, как впоследствии и как считал Голубовский (оно якобы решало вопрос о создании в Смоленске епископии, т. е. имело законодательные функции). Данные о смоленском вече мы получаем лишь во второй половине XII в., когда на смоленском столе сидели сыновья Ростислава. О столкновениях Романа Ростиславича со смолянами свидетельствует плач его княгини после его смерти (1180 г.): «…многия досады прия от смолян и не видѣ тя, господине, николи же противу ихъ злоу никотораго зла въздающа…»
