— Среди этихъ домовъ внизу, навѣрно, и вилла профессора Лунина, — подумалъ Сергѣй. — Жалко профессора. И эту… Наташу. Какъ они теперь, должно быть, ненавидятъ насъ! А было время…
Сергѣй вспомнилъ, какъ они съ Наташей, еще дѣтьми, играли вмѣстѣ на Ривьерѣ, когда родители были въ дружбѣ. Наташа ему очень нравилась. Хорошенькая, веселая, задорная. Онъ, Сергѣй, смѣшно даже сказать: былъ въ нее немного влюбленъ. Мальчишкой пятнадцати лѣтъ! Какъ кажется забавнымъ теперь это дѣтское увлеченіе. Сравнить, напримѣръ, то глупое ребяческое чувство и то, которое онъ испытываетъ сейчасъ къ Кэтъ. Тамъ — беззаботность, жалкая наивность… А здѣсь — глубина. Израненное навсегда сердце. Интересно: какая она теперь? Навѣрно, высокая, стройная… Ей, вѣдь, теперь тоже около двадцати лѣтъ…
— Какая чушь! — испуганно поморщившись, подумалъ Сергѣй. — Какое мнѣ до нея дѣло? Вотъ, если бы Кэтъ… Что она сейчасъ дѣлаетъ тамъ, въ Лондонѣ? Можетъ быть, тоже сидитъ одна? Въ рукѣ книга. Романъ какой-нибудь. А она прочтетъ нѣсколько строкъ, уронитъ книгу на колѣни, вздохнетъ и задумается. Представляются ей далекія горы. Замокъ… Лѣсъ… А въ лѣсу онъ. Сергѣй. Тоскующій…
Въ восемь часовъ вечера вся семья обѣдала внизу, въ столовой. Томъ приготовилъ обѣдъ на славу; угостилъ своихъ господъ мѣстной форелью, рябчиками, а въ заключенье горничная Бетси принесла изъ оффиса гигантскій кусокъ мѣстнаго сыра, который вывозится изъ Савойи въ Швейцарію и распространяется по всей Европѣ подъ видомъ швейцарскаго.
— Ну, что же, господа, — удовлетворивъ свой аппетитъ, весело произнесъ Вольскій. — Можетъ быть, выпьемъ шампанскаго? Хотя я не пью ничего, но по случаю пріѣзда… Одинъ глотокъ… Николай Ивановичъ, вы запаслись, навѣрно, напитками?
— Да, конечно.
— Отличное шампанское, — подтвердилъ Викторъ. — Я сегодня…
Но сообразивъ, что неудобно распространяться о качествахъ шампанскаго, которое еще не пили сами хозяева, онъ кивнулъ въ сторону двери и торопливо добавилъ:
— Сегодня пилъ тамъ… Въ городѣ.
— Очень хорошо, — добродушно скосивъ глаза на Шорина, проговорилъ Вольскій. — А воздухъ, господа, здѣсь, дѣйствительно, превосходный. Давно я не обѣдалъ съ такимъ аппетитомъ. Кажется и ты, Ольга, чувствуешь себя недурно, несмотря на печень?
Горева на этотъ разъ измѣнила своему обыкновенію ко всему относиться равнодушно. Собравшись съ силами, она выразила на лицѣ нѣчто вродѣ благосклонной улыбки. И произнесла:
— Да, какъ будто. Но къ сожалѣнію, моя печень слишкомъ глубоко скрыта, чтобы на нее могъ дѣйствовать воздухъ.
