Я понимала, что вела себя глупо, и, распахнув дверь, смело вошла в комнату.
Сначала казалось, что все было в точности так, как я оставила. Но это первоначальное впечатление оказалось обманчивым и вскоре рассеялось.
Влажная туника и нижнее белье, которые я оставила скомканными на полу у кровати, исчезли. На кровати лежала свежая одежда. Но не моя.
Свежевыглаженный мундир полковника Астра Милитарум был выложен с точностью и аккуратностью, которые сделали бы честь офицерскому денщику>11. Поношенная боевая куртка темно-зеленого цвета лежала рядом с выцветшей униформой и остроконечной черно-красной фуражкой. Отполированные до зеркального блеска кожаные сапоги стояли рядом, наполовину задвинутые под низко свисающее покрывало.
На антикварном письменном столе напротив кровати стоял поднос с едой. Тарелка с сочным розоватым мясом, яркие овощи и хрустальный графин с чем-то похожим на амасек. Я придерживалась вегетарианства большую часть своей жизни, и блюда, которые до сих пор мне подавал Кирано, соответствовали моим предпочтениям.
Почему же сейчас мне принесли стейк с кровью?
Рядом с графином лежала потертая и потрепанная книга. Она была похожа на что-то, что офицер мог бы носить с собой для записи своих мыслей во время военной кампании. Кожа на корешке потрескалась и истерлась, как будто его много раз загибали назад, а страницы скручивались по углам.
Некогда красная обложка выгорела. Монограмма "М. Р." красовалась на выцветшем золотом листе.
Я взяла книгу и открыла ее на случайной странице.
Это была не монография полковника, как я поначалу надеялась, а что-то вроде личных записей. Я сразу же поняла, на что смотрю: план организации, классификации и упорядочения коллекции книг в библиотеке полковника Грейлок, первая запись в которой была оставлена, по меньшей мере, тридцать лет тому назад. За месяц, проведенный здесь, я готовила точно такие же планы.
Я отодвинула поднос с едой и налила себе из графина. Как я и предполагала, жидкость внутри оказалась амасеком. К тому же прекрасным и с отличной выдержкой. Я пролистала записи и увидела ссылки на многочисленные книги, которые я уже каталогизировала. Но встречались и те, с которыми я еще не сталкивалась, или тома, написанные на языках, которые я не могла прочитать.
Наконец, наступила ночь, и я зажгла настольную лампу.
Изолированная на своем маленьком островке мерцающего и гудящего света я потерялась в запутанном труде неизвестного писателя. Его почерк был выверенным (тон и стиль письма давали мне основания полагать, что автор – мужчина), методология безупречной, а его исключительная преданность делу напоминала мне о моем собственном перфекционизме.
