- Мат-юшкина?! - вырвалось у меня. - Ермолая, с которым в поезде ехал?! "Русь непаханая!.."
Иван Апоста кинулся наружу, просипев:
- Всех, окромя вахты, на вездеход!..
Когда я, натянув свое городское пальто, гревшее за Полярным кругом не больше дождевика, выскочил на улицу, вездеход уже разворачивался, гремя белыми, в снегу, гусеницами. На него карабкались буровики в телогрейках. В руках у каждого была суковатая, из кривой полярной березы, палка. Кто-то кинул внутрь лом, громыхнувший о железное дно кузова. Длинноволосый тащил кувалду. Несколькими прыжками я настиг ведеход и стал подтягиваться сзади за железный борт.
- Ку-да?! - заорал Апоста. - Жить надоело?!
Мне удалось наконец перекинуть ногу через борт, и тогда Апоста ткнул меня кулаком в грудь, легонько, видать, ткнул, вполсилы: я не ощутил, придя в себя, боли в груди. Только холодящий руки снег. Оказалось, я лежу распластавшись на дороге, без шапки. Где-то далеко-далеко позванивают гусеницы, звук на морозе точно не слабеет. Гремит и гремит ледяной воздух. Оказалось, это грохочет трактор, уставившийся в меня изумленными фарами. Двое парней из котельной да кто-то из вахтенных, кликнули жен, ребят на подсмену и завели трактор на огромных резиновых колесах. Я вскочил на ноги и - недосуг им было разбираться со мной - прыгнул на сани, волочившиеся за трактором.
Мы притащились, за первыми, минут через десять. Буровики влетели в дощатый барак, дубася суковатыми палками всех подряд. Никого не пропуская. Даже паренька, прижимавшего к груди шахматную доску, отшвырнули, окровавленного, к стене. Даже визжавшей девчонке с насурмленными бровями поддали сапогом.
Апоста, оказывается, был в другом бараке.
- Ч-черт, не сюды! - ругнулся кто-то. Кинулись в соседний барак.
-...Ма-атюшкина! - сипел Апоста, приваливаясь спиной к мокрой стенке тамбура. - Ма-атюшкина, суки!!!
Заводил вязали веревками, полотенцами, самого неуемного, плевавшегося, скрутили колесом, затылком к пяткам, по-тюремному. "Быстрее очухается!" сказал Апоста, скривив оттопыренные губы в болезненной гримасе. И только тут увидели все, что у него перебита рука. Свисает беспомощно. И кровь на щеке.
- Ничто! - сказал он. - Заживет, как на собаке!
Убитого Ермолая Матюшкина накрыли байковым одеялом, оставили на месте до прилета следователя из Ухты.
- Кто его? - тихо спросил я Апосту, садящегося в вездеход, рядом с шофером.
- Кто? - повторил он, морщась. - Кто?! Кто могет, кроме Забродюхи...
