-- Ты чего? -- Я-то думал, Израиль пустыня. Желтый песок. Оазисы-города. А страна, оказывается, зеленая. Вся!
-- Вечно-зеленая! -- поправили сзади. -- Аж до Негева. Он с проплешинами...
По обеим сторонам шоссе раскиданы оранжевые и красные апельсины. А где навалом лежат, как в России картошка. Домчались до долины. Кинул взгляд влево, вправо -- сплошь золотисто-желтая. Только вдали примостилось что-то, белеет. "Монастырь молчальников, -- заметила Вероника. -- Не для тебя место..." Дов от возбуждения аж привстал.
-- Я-то думал, страна тесная. А тут просторы! Мать честная!.. -Взмахнув руками, он повалился на сиденье: дорога, прорубленная в скалах, круто взяла вверх. -- Куда несетесь?! Дайте поглядеть!
-- Взгляни на часы, - отрезала Вероника. -- До заката полчаса... -Мелькнули сбоку, в белой скале, глубокие ниши: видать, древние ходы, поросшие мохом. -- Вот где прятаться, -- машинально отметил Дов. -- От римлян, что ли тут хоронились? Все захохотали, объяснили, что здесь каменные карьеры. Вырубают камень для строек.
У первого светофора Вероника чуть притормозила. -- Ну, так, Дов. Прямо -- Храм Московской епархии и городская полиция. Вкупе и влюбе. Знакомиться повременишь? -- И круто взяла направо, понеслась во всю мочь, ныряя в тесные улочки, мимо кипарисов, пальм, кустарников. Дорога вдруг раздвоилась, посредине островок, багровый от роз. Розы колышутся у самой обочины, вдоль домов. Ничего не огорожено... И снова мимо домов из древнего камня, вдоль которых густится зелень. Да и растет она, похоже, прямо из обомшелых стен. Камень розовато-белый; где обтесан большими брусками, где в натуре, глыбастый. -- Господи! Всю жизнь с камнем работал. А такого никогда не видал. Все истлевает, только наша работа остается.
Выскочили на какое-то шоссе, крутанулись, задерживаясь на минуту у странного становища. Лавки из неотесанного дерева. К одной осел привязан, грызет доску желтыми зубами. Надпись сбоку: "Кафе бедуинов". Хлебнули по глотку горчайшего кофе, отъехали в сторонку и встали у откоса. Город внизу, как на ладони.
Дов много читал об Иерусалиме, вглядывался, болезненно морщась. Слева купола мечетей слепят. Эль-Акса серебрится... -- А стена Плача где? Все арабские святыни, а наши где?.. Напротив что? Масличная гора? А где гора Дурного совета?.. А это, внизу! Самое древнее еврейское кладбище?
Притихли, ответили не сразу. Волнение Дова передалось всем. Солнце точно плавит иерусалимские холмы. Тени, отброшенные ими, меняются на глазах. Розовато-сиреневые скаты гор вдруг краснеют, становятся фиолетовыми, затем темно-коричневыми. Наконец, черными, ночными. И вдруг снова серебристо-белыми. Тона мягкие, пастельные. Только небо ярко-голубое. Не вечернее, вроде.
