-- Так вы же реабилитированный! -- вырвалось у Гули. -- Вы -- известный ученый. Геологи учатся по вашим книгам.
Прейгерзон стремительно спустил ноги на пол. -- А кто им помешает признать, что реабилитация была ошибкой?!
-- Конечно! -- Гуля погрустнела. -- Прошу прощения... Я все еще девчонка... -- Когда она выходила, навстречу ей вскачь поднимались студенты. Чтоб они не отстали, профессор читал им лекции дома.
Он ей спать не давал, этот странный язык, который загнали в карцер. Как опасного преступника. Может быть, оттого, что на нем написана Библия?..
Целыми днями пропадала она в Ленинской библиотеке. Добилась того, что в университете ей изменили тему дипломной работы. Ее интересовало Хазарское царство. Ереси "жидовствующих", которых мазали смолой, обваливали в перьях. Воркута! Во все века -- Воркута...
Как-то Гуля нашла в библиотеке старый сборник стихов Ильи Эренбурга "Дерево" и в нем маленькое стихотворение 1919 года, в котором поэт заклинает приниженного местечкового еврея расправить плечи и стать таким, какими были его предки.
Ее всегда угнетала добрая и виноватая улыбка Яши, честнейшего Яши.
Хватит! Пора разговаривать с ними, как Дов. И вновь обожгло: "...на Северный полюс пролезли". Скоты!..
Эренбург не был ее поэтом; собственно, она открывала его заново. Любимой была Ахматова. Она знала ее стихи с детства; как-то зашептала знакомые строки, прислушалась к ним и -- Гулю обдало жаром! Так ведь это о ней, о Гуле! Нет, уж не о Гуле, веселой девчушке с легким характером. О Геуле... Губы, казалось, шевелились сами. Их нельзя было остановить.
"Это рысьи глаза твои, Азия,
Что-то высмотрели во мне.
Что-то выдразнили подспудное
И рожденное тишиной,
И томительное, и трудное,
Как полдневный термезский зной,
Словно вся прапамять в сознание
Раскаленной лавой текла,
Словно я свои же рыдания
Из чужих ладоней пила."
И дата "1945" казалась не случайной: в 1945 она спросила тоненьким голоском: "Отчего хоронят ящики?"
Геула шла по улице и вдруг ловила себя на том, что бормочет: . "..я свои же рыдания Из чужих ладоней пила."
Как-то, идя из "Ленинки", она свернула на улицу Архипова. Улочка стекала вниз, как река, "сливом", почти водопадом. Так несло, что едва не проскочила мимо Синагоги. У входа толпились старые евреи -- давно таких не видала. Какие-то ожившие иллюстрации к рассказам Шолом-Алейхема -неуклюжие, рыхлые, сморщенные человечки; неприятно резанула надпись у входа о том, что приношения не давать в руки, а только в запечатанную кружку... Выждав, когда вокруг раввина Левина никого не будет, Геула быстро подошла к нему, назвала себя и почти шепотом попросила познакомить ее с каким-либо человеком, который мог бы обучать ее ивриту.
