В принципе не исключена и другая возможность: двух Петров свел воедино сам Николай Монах. Такому варианту противоречат ставшие традиционными датировки Папахрисанфу (970–980 гг.), однако выше нами была показана зыбкость этих хронологических границ, особенно верхней. Можно предположить, что Николай Монах, знавший чудо о Петре Схоларии по житию своего небесного покровителя свт. Николая, первым отнес его к легендарному афонскому подвижнику, а под влиянием созданной им «канонической» версии жития прп. Петра это отождествление вернулось в традицию свт. Николая. По крайней мере, в этом случае мы можем указать не гипотетического, а вполне реального автора идентификации двух Петров.
Итак, подводя сказанному выше краткий итог, следует отметить, что существуют три возможные причины, по которым чудо о Петре Схоларии было включено Николаем Монахом в его Житие прп. Петра Афонского: либо, что менее всего вероятно, он просто следовал тексту Энкомия Мефодия, в котором два Петра были отождествлены; либо такое соединение возникло в каком-то другом известном ему памятнике, повествующем о чудесах св. Николая; либо, наконец, сам Николай Монах отважился на этот шаг (что повлияло на дальнейшую традицию), так же, как он создал почти ex nihilo биографию прп. Петра в остальных двух частях своего Жития.
Вторая, центральная и основная часть Жития повествует о прибытии прп. Петра на Афон, его пребывании там, кончине и погребении. За вычетом выявленного исследователями [507] множества агиографических топосов содержание этой части можно свести к нескольким фактам.
По пути на Афон Петр исцеляет заболевшую семью, а сразу после своей смерти — брата встретившегося ему охотника: это единственные сюжеты, не находящие параллелей или объяснений в других местах Жития или других источниках. На самой горе Петр поселяется в пещере: географические элементы обычно составляют устойчивую часть локального предания, хотя на Афоне почитание келий прп. Петра известно не ранее XIV в. [508] Образ искушающих святого бесов появляется в монашеской агиографии начиная с жития св. Антония Великого, однако на Николая Монаха скорее всего повлиял текст Иосифа Песнописца (песнь IV.2; см. ниже). Мотив долгой неизвестности прп. Петра для мира, по-видимому, был взят Николаем Монахом у того же Иосифа, который говорит, правда, о мощах святого, долгое время остававшихся неизвестными (песнь V.3), однако в двух местах (стихира 3; песнь VII.2) слова Песнописца можно понять и в духе Николая. К Иосифу же восходит, вероятно, и мотив мироточения мощей (стихира 3; песни V.3, VII.3, IХ.3). Наконец, перенесение мощей прп. Петра в монастырь Климента явно восходит к преданию этой обители (относительно гипотетичности перенесения мощей в Кариес см. выше). Причем на историю их исчезновения можно взглянуть иначе: не исключено, что за этим кроется не типичное sacrum furtum, а претензии монастыря Климента на прежнее обладание святыней (например, для поднятия своего авторитета): вполне естественно, что пришедшие в обитель с мощами монахи затем, вопреки желанию братии, забрали их с собой.
