Юность Барона. [3 книги] | страница 7

— …На-а-апрашу уважаемое собрание разобрать стаканы́. Ощущаю потребность сказать, — перекрикивая пьяный гомон, объявил Хрящ. — Имею желание выпить за праздничный, хотя и не красный, день календаря.

— Напомните, братцы, какой нынче праздник-то? — заинтересовался Муха.

— Известно какой, — гоготнул Слоёный. — Райка триппер залечила.

— Да пошел ты! Придурок! — вспыхнула де-юре хозяйка загородного притона — краснорожая деваха с едва угадываемой грудью и, как следствие, носившая обидное прозвище Райка-плоскодонка.

— А сегодня, друга мои, День взятия Бастилии. Сто, или сколько-то там, лет назад, французские блатари собрались кодлой, разломали на хрен главную ихнюю тюрьму, а всех вертухаев, конвойных и ссученных на ножички поставили. И вот за это, а еще за Нормандию-Неман я их, французов, с тех пор шибко уважаю.

— А за Наполеона, случа́ем, не уважаешь?

— А чё? Наполеон — он… он тоже фартовый пахан был. Ну, вздрогнули!

Слетевшийся на халявное угощение народ общим числом в полтора десятка рыл дошел до той кондиции, когда смысловое наполнение тоста более не имело значения. Потому стаканы слаженно стукнулись боками во славу свержения французского абсолютизма, и их содержимое полилось в луженые глотки под одобрительный гомон и патефонное скрипение контрабандного шеллакового Петра Лещенко:

Пригубил на четверть за подвиг французских революционеров и скромно примостившийся с краю стола Барон. После чего, отставив стакан, обвел взглядом гуляющую компанию и внутренне поморщился, преодолевая припадок острого презрения ко всему, что суетилось и гомонило вокруг.

На самом деле Барону дико не хотелось, трясясь электричкой, а затем добрых полчаса пешкодралом тащиться на вечерний, переходящий в ночной свальный грех, банкет. Нуда языкастый подельник уговорил. Этот и мертвого уговорит. Опять же — ночевать в съемной однушке на Автовской, превратившейся в камеру временного хранения взятого у обувного директора товара, было не с руки. Мало ли что? Или — кто? Вроде и сработали чисто, но супротив роковых случайностей и Госстрах не сдюжит.

продолжал скрипеть и паясничать Лещенко.

— А все-таки, Хрящ, колись: с каких подвигов такой богатый банкет упромыслил?

Неделикатный, во всех смыслах не по понятиям вопрос прозвучал из щербатых уст Вавилы — неприятного вида мужичонки неопределенного возраста, которого Барон видел третий раз в жизни. И, кажется, все три раза — здесь, на Райкиной даче.