Юность Барона. [3 книги] | страница 10

— Не надо милицию. Вот… — Юрка вытащил из кармана мелочь и дрожащей рукой ссыпал на блюдечко: — Это за всех… До свидания.

— Стоять!

Несостоявшийся разбойник испуганно втянул голову в плечи.

— Сдачу забери! Мне от воришек лишнего не надо!

Сгорая от стыда, паренек сгреб сдачу и понуро поплелся к переходу.

— А ну вернись! Трубочку возьми! Давай-давай. Раз уж уплочено…

Ночью, снова и снова переживая эпизоды ограбления, Юрка долго не мог уснуть. В детской голове его роились не по годам взрослые вопросы: «…Почему я это сделал? Посчитал, что пацаны совершили ошибку и ее надо исправить? Или всего-навсего испугался? Но чего? Понятно ведь, что никакую милицию тетка вызывать бы не стала. Не убыло бы от нее, с четырех мороженых. А если так… Чего в моем поступке было больше: нормальной пионерской и папа-маминой правильности? Или все-таки страха перед возможным наказанием?.. Яне смог, потому что струсил? Или потому что не захотел? МОГУ ЛИ Я И В САМОМ ДЕЛЕ УКРАСТЬ МОРОЖЕНОЕ? Или способен только на то, чтобы расплатиться за тех, кто убежал?»

О как! При всей, казалось бы, мелочности повода, вопросы, тем не менее, ставились вполне сопоставимые с гамлетовским «to be, or not to be». Ничуть не меньше…

— … Ты чего такой смурной сегодня? — прозвучало за спиной игривое.

Барон поворотился и почти уткнулся в рвущийся на свободу из условных приличий платья роскошный бюст Любы. Бабы во всех отношениях столь же интересной, сколь строптивой. На протяжении всего вечера Люба метала в его сторону пытливые, зазывалистые взгляды, что, в общем-то, неудивительно: Барон был мужчиной видным. Да и манЭры, в отличие от прочих здесь присутствующих, какие-никакие присутствовали.

— Я? Смурной?

— Ага. Как ни посмотрю: пьешь мало, ешь — еще меньше.

— Аппетита нет.

— Молодой, здоровый, а аппетиту нет? — Люба слегка изогнулась в пояснице и, коснувшись припухлыми губами профессиональной минетчицы баронова уха, заговорщицки зашептала: — Пойдем наверх? Я тебе и аппетит, и еще кой-чего подыму, а?

— Так рановато вроде. Подымать?

— Окстись, ночь на дворе! Просто она все еще немножечко белая, ночь-то. Потому и незаметная. И вообще — в этих делах только поздновато бывает. Но рановато — никогда.

— Мудрая ты женщина, Люба.

— На том стоим, хотя другим кормимся. Ну и?

— Не части. Может, потом, позже?

— Дело твое. Я два раза навязываться не стану, — оскорбившись, потемнела глазами Люба. Фыркнув «ночи стоят белые, мужики не смелые», покачивая кормой, она направилась к патефону с намерением сменить зануду Лещенко на нечто более экспрессивное.