Лиза вцепилась ему ногтями в плечо, пометив кожу кровавыми бороздами — и он даже не ударил в ответ, потому что… сам ведь проговорился, что Лизу пока нельзя трогать. В общем, она воспользовалась положением неприкосновенной пленницы.
Но в кошмарах ей будет сниться не охранник-раненое-плечо, а изуродованное лицо Понти. А главное, он ее браслеты с «сырником» себе забрал, на тощую руку нацепил, хотя трофей добыл в неравном бою, скотина. Но и это сущая ерунда. Хуже всего давалось молчание Ромео. Он не ответил, что с Андреем, не объяснил, что собирается делать с заложницами. И подобное неведение оказалось хуже самых изощренных пыток, выжигая изнутри.
Второй раз Лиза сбежала уже на третий день, и Ромео ее больше не встретил, зато она видела машину «скорой помощи» у подъезда и пожелала, чтобы у мудака загноился глаз. Охрана снова вернула Лизу назад.
«В третий раз мы откроем огонь на поражение. Это приказ мсье Понти», — сказали ей.
И вот миновала неделя. Серебристое платье пахло, как тряпки бомжа, волосы превратились в эффектное гнездо птеродактиля, а от вида овощей тошнило. В душ имела право ходить только Лолита: Лизу не выводили из камеры. Поняли, что ей нечего терять и она невменяемая. А наносить ей увечья почему-то было запрещено.
Почему?!
Этот вопрос изводил заевшей пластинкой, и единственное, что утешало — Лолиту не тронули в физическом плане.
Точно продать собираются. Кому? Зачем столько усилий ради одной девчонки?
Лиза кусала сухие губы, сидя на корточках у стены, и смотрела в крошечное квадратное окно с решетками. Ей нестерпимо хотелось шоколадных конфет, тех, что ела с Полем в «Королевской гавани».
— Ненавижу это место, — снова повторила она, и Лолита резко поднялась с узкой кровати. (Лизе даже второй кровати не поставили).
— Слышишь? — встрепенулась малышка.
Точно. Шумели голоса, что-то происходило. И во дворе вроде гости. Крошечный росток надежды в секунды расцвел в огромное дерево. В яблоню, если быть точной. Почему-то надежда ассоциировалась с цветущей яблоней.
Неужели спасатели?
Нет, нет, нельзя радоваться. Нельзя! Лиза поднялась, вытерев ладони о замусоленную ткань, и задержала дыхание, когда двери распахнулись.
Мгновение шока, и потом ее изумленное:
— Дядя Ираклий?!
— Лизонька?!
На пороге камеры стоял Василевский в летнем светлом костюме, и это настолько не вписывалось ни в одну теорию Лизы, что она вылупилась на питерского авторитета, как на чудо в перьях.
— Вы за мной?
