— Михаил Алелэкович? — тихо спросила Лера.
Мужчина содрогнулся. Встал, пританцовывая. Невозмутимое морщинистое лицо чукчи побелело.
— Что с вами?
Охотник ринулся вперед, оттолкнул Леру в сторону и вскарабкался на стол. Сбросил рацию, телефон и рванул раму на себя. В комнату ударил снег и холод, заревело море, а чукча прыгнул вниз, со второго этажа. Внизу под телом охотника заскрипела рабица.
Лера захлопнула окно и очистила стол от налетевшего снега. Села назад и отыскала в кармане пачку папирос. Еле закурила — руки трясло так, что не получалось угнаться за огоньком зажигалки.
Внизу кричали женщины.
Радар пищал. Как в «Чужих». Крутилась стрелка зеленых часов и едва она касалась спрятанных в матовом море «огоньков» — те вспыхивали и попискивали. Сегодня их было пять. Сержант Ефремов глотнул из фляги пахнущей воды, глянул на камеры. Эта, из поселка, опять пришла. Девушка с напускным видом курила папиросу, стоя у входа в казарму. Картинно. Будто из героического фильма. Обычно она заглядывала в окно, пробовала ручку двери и уходила восвояси. Но не сегодня. Девушка отбросила окурок и прикладом ружья выбила стекло. Из незарешеченных, у поста.
Ефремов безучастно проверил эфир. Тишина, как и раньше. Он оправил куртку, проверил оружие. Вышел в тамбур.
Нарушительницу сержант нашел в радиорубке. Она увлеченно возилась с аппаратурой. Когда пограничник встал на пороге, то девушка потянулась было к ружью, но остановилась. Улыбнулась неуверенно.
— Ой, — сказала она. — Ой… Я не знала, что кто-то остался.
Сержант посмотрел на рацию, у которой дежурил тогда, две недели назад. В ушах опять захрипел истеричный голос капитана:
«Мы не должны были открывать огонь. Не должны были! Они уходят в море. Они все уходят в море. Я не могу их остановить».
Пауза и пустое:
«Что мы наделали…»
Он выстрелил девушке в лицо. Затем вернулся в комнату отдыха и какое-то время читал засаленную книгу Бушкова «Охота на Пиранью». Когда прозвенел будильник, Ефремов дошел до кухни. Съел сухпаек, запил его. Сверился с часами, отправился в тесную туалетную комнату, где тщательно почистил зубы, вглядываясь в свое сумрачное отражение. Высморкался. Вышел в коридор с потрескивающими люминесцентными лампами. Дошел до «помещения внутренней изоляции».
Остановился, повозился с ключами. Долго, с наслаждением от неторопливости, искал нужный и, наконец, вставил его в замок. Щелчок. Тяжелая дверь поползла в сторону. Ефремов включил свет. Пахло потом, нечистотами и чем-то склизким, холодным. Он тщательно запер за собой дверь. Ключи убрал в сейф. Сбросил код. Поставил новый. Записал его на бумажке. Бумажку положил под койку.
