Иоанн-Павел Второй невероятным усилием воли заставил себя поднять глаза. Сначала на набедренную повязку, потом на грудь с кровоточащей колотой раной, потом на руки, пробитые теми же жуткими гвоздями, потом на скривлённые в усмешке губы и наконец на глаза.
В этих глазах понтифик не увидел адского огня, равно как и вселенской мудрости и милосердия. В этих глазах он увидел бездну, отражающую его самого. В отражении бездны любой его самый ничтожный грех выглядел чудовищным преступлением, как предстаёт наблюдателю невидимая в быту бактерия под микроскопом. А гордыня так вообще выглядела чудовищным монстром, способным устроить немедленный Апокалипсис почти не напрягаясь. И этим монстром был он, Кароль Войтыла, Его Святейшество Папа Иоанн-Павел Второй. Из бездны его святейшество отражалось самым натуральным нечистейшеством. Коварным и подлым бесом. Папа обречённо упал на колени и начал истово молиться о спасении души, на спасение тела он уже не рассчитывал.
Молился он истово и честно. Скорее, это была даже не молитва, а исповедь и покаяние, причём абсолютно искренние. Видимо, именно это и хотел услышать Спаситель, иначе чем объяснить, что в начавших сгущаться сумерках, Папа Иоанн-Павел Второй вдруг услышал приказ «подойди»?
— Моё тело отдай властям. Кесарю кесарево и не нужно кесаря злить по пустякам. Террорист номер один умрёт здесь, а я вернусь, жди. Всё. Зови уже рабов кесаря, — усмехнулся Асхам и обвис на этих жутких гвоздях. Кровь перестала сочиться из ран, одновременно с этим, молящаяся толпа на площади святого Петра перестала молиться и начала недоумённо озираться.
— Доктора сюда, скорее! — буквально взревел Иоанн-Павел Второй, и толпа второй раз, словно воды Красного моря, расступилась перед каретой скорой помощи.
Минут через пятнадцать, с креста удалось снять остывающее тело. Средства реанимации не помогли. Асхам без сомнений умер и его свежий труп продолжал остывать. Медики официально констатировали смерть.
— Что он вам сказал, ваше святейшество? — спросил человек в белом халате, из под которого незримо просвечивались погоны.
— Он велел мне отдать тело вам. Сказал — кесарю кесарево. Остального сказать не могу — это тайна исповеди, сын мой. Тело забирайте и охраняйте лучше, чем это делал первосвященник Храма. Заприте его в подземный бронированный морг, чтобы избежать обвинений в халатности. Он воскреснет.
— Вы думаете… ваше святейшество?
— Я не думаю, сын мой, а точно это знаю.
