- Идемте, - сдавленно прорычал лэрд, хватая ее за плечо.
Все очарование рассыпалось в прах. Стараясь не кривиться от боли, она семенила следом за широко шагавшим мужчиной. В спину неслись встревоженные крики Дорис и, кажется, голос Флинна. Отконвоировав ее сквозь собравшихся, Медведь почти швырнул Валерию на кучу веток и стружек.
- Ты, маленькая …
- Если хотите сделать мне больно, лэрд, не разменивайтесь на мелочи, а просто ударьте!
Перебивать мужчину считалось неуважением, но сейчас Валерии было глубоко плевать. Потирая онемевшее от грубой хватки плечо, она морщилась и кусала губы. А к горлу слезы острым комом – за что? Ну приехала - да, ну попросила… Козлина высокородная. Пытаясь не разревется, она опустила голову. Чертово неуравновешенное тело! А ведь она никогда плаксивой не была… Медведь весь подобрался.
- Что Вы хотели, лэрди? – прогудел уже тише.
Вдох-выдох, вдох-выдох. А в груди все равно жарко и больно. Как будто ей привыкать к таким вот «мужским» выкидонам. Николай тоже за руку пару раз хватал, когда от злости мозги коротило. Правда, она ему потом скандал устроила. Даже с пощёчиной, и в ответ получила. Тогда они первый раз чуть не развелись... Озноб зашевелил крохотные волосики на шее. Если Медведь ее ударит – копчик к затылку приклеится. И страх холодным ядом заструился по венам. Разводов тут нет- религия и суд на стороне мужчин.
- Вы уехали слишком быстро, лэрд… - «А голос-то дрожит, позорище мелкое… А ну, голову выше и сопли подобрать!» – Я хочу… Нет, я настаиваю на помощи не только пострадавшим, но и семьям, оставшимся без кормильцев.
- Никто не погиб.
Хорошая новость. Даже как-то легче стало, и реветь перехотелось.
- Но с переломами или ожогами человек - плохой работник.
- Верно. И что же Вы надумали? Дать денег?
Валерия открыла рот, но тут же поджала губы. Денег… Можно, конечно, но что если они пойдут совсем на другое? Или вообще будут отняты?
- Еду и лекарства… Одежду? – замялась под пристальным взглядом. – Я не очень разбираюсь… в этом.
Наказание какое-то. Никогда Валерия перед начальством или власть имущими не мямлила и не робела. Может, в юности только, совсем чуть-чуть. А тут так и хочется заискивающе ножкой шаркнуть, признавая силу другого. Подчинится, испытывая не унижение, а щенячий восторг. Остатки чужих привычек и характера врезались в ее собственный, исподволь меняя поведение. И бороться с этим нет сил.
Мужчина крепко потер подбородок, пачкая бороду и щеку.
