Олег Прокопович взял кофейничек и налил по второй чашке. Растрелли молчал. Ждал продолжения речи. Что это хозяин притчами заговорил? Но любопытно, любопытно…
— Другое ж зло — вовсе нечеловеческое. Не наше, не земное. Вот оно-то, брат, как раз и страшно. Однако и на него управа есть, — вновь говорил Мартынов. — Друг мой старый — Али Шер. Или, Лишерка, как я его зову. По старому знакомству право такое имею. Он, Ахрамеюшка, зверь этот чудесный — хранитель зла нашего, земного… Да не делай ты страшных глаз! — засмеялся хозяин. — Дико звучит, знаю. Но то истина, а потому в нее можно верить или нет, доказательств письменных не дам.
— Постой, Олег, — произнес Растрелли и покачал головой. — Какой же он хранитель зла? Улыбка-то… А? Да и по глазам вижу, что добрый.
— Потому и добрый, — кивнул Ирод, — что цену всему знает. И слову, и делу. Любого мерзавца за сотню верст чует… А ящерка крапленая, красная, назвавшаяся тебе Инклюзом, и не ящерка вовсе. Морта это. Хранитель зла неведомого. Потустороннего, страшного, разрушительного. И нам чуждого. Земле нашей… Триста лет назад удалось тогдашнему инклюзору Морту, что на мир в тот раз чуму насылал, хитростью изловить. Ну, предшественник мой в рептилию его и обратил, да в камень заключил. А цену страшную заплатил, какую — доподлинно не знаю, врать не стану. Да и не к чему голову лишним забивать… Есть, правда, закавыка одна. Инклюзор тот был смел, да тороплив, знаний ему не хватило в серьезную клетку эту тварь инклюзировать, из коей ей во сто веков не выбраться б. Янтарь-то камень хрупкий, ненадежный. Когда один он всего — слабоват. Вон, и наш уж весь трещинками пошел. Да холоп твой не к месту руки приложил, шандарахнув его об пол. Одно прощает — по незнанию. Но прорехи в узилище Мортином появились знатные. Очнулась гадина, солнце увидела. Воздухом дышит и сил набирается. Однако выползти на волю пока не может. Да и выползет — словлю и запрячу. Вот только тут, Ахрамеюшка, трудность одна имеется…
Мартынов смолк. Задумался.
— Какая трудность? — не выдержал, наконец, Растрелли.
— Морта второй раз в ловушку если и пойдет, то не один… Есть у него нечто, с чем мне не совладать… Слыхал, может, про Инкарнатора?
— Немного, — кивнул Варфоломей Варфоломеевич.
— Многого никто не слышал, — печально отозвался Мартынов. — Его, брат, никто толком и не видал, но многие мужи ученые, что секрет философского камня найти пытаются, зовут сие чудо со времен египетских Изумрудною Скрижалью. Правда, к месту, где та Скрижаль скрыта-спрятана, человек даже мыслью приблизиться не может… Я не исключение. Одному Морте сия тайна известна. Может, лежит Великий Инкарнатор у какой барыни в ларчике яшмовом, а она его за цацку драгоценную только и почитает, от чужих глаз по сему поводу бережет… Да, Ахрамей… Окружена Скрижалия таким густым туманом тайны страшной, что никто в этом мареве истинной цены сокровища и узреть не в силах.
