Удивительное дело, но среди мясников тощего не найдешь.
И еще, он вечно пересказывал мне ихние смитфилдовские байки, вешал на уши ихнюю смитфилдовскую лапшу. Что Смитфилд – это-де настоящий центр, истинное сердце Лондона. Окровавленное, понятно, – такой уж товар. Что Смитфилд – это не просто Смитфилд, а Жизнь и Смерть. Вот что он такое – Жизнь и Смерть. Потому что как раз напротив мясных рядов стоит больница Святого Варфоломея, а от нее рукой подать до Центрального уголовно-то суда Олд-Бейли, выстроенного на месте старой Ньюгейтской тюрьмы, где раньше что ни день кого-нибудь вздергивали. Так что тут тебе все три М – Мясо, Медицина и Мокрые дела.
Но Джимми Фелпс как-то объяснил мне, что Джек просто повторяет то, что рассказывал ему его отец Ронни Доддс, слово в слово. И от того же Джимми Фелпса я узнал – когда Джека поблизости не было, когда они с Винсом уже погрузились и уехали в Бермондси, – что Джек вовсе и не хотел становиться мясником, коли уж на то пошло. Это отец у него уперся. «Доддс и сын», потомственные мясники с 1903 года, и хоть ты тресни.
Джимми сказал мне: «Знаешь, кем Джек хотел стать? Только ему не говори, ладно? – и улыбается этак опасливо, точно Джек еще здесь и может вдруг подкрасться к нему сзади. – Когда Джек был вроде Винса, учеником, как и я, он все свободное время глазел на сестричек, которые выходят из больницы. Я думаю, это они виноваты – он, понимаешь, решил, что у каждого доктора всегда под рукой парочка медсестер, только свистни, – но он как-то сказал мне, причем не шутя, что бросит все – пусть, мол, его старик сам жрет свое вонючее мясо, потому что он хочет заделаться доктором».
Джимми сникает. Он сидит напротив меня в своем заляпанном комбинезоне, обхватив ладонями кружку с чаем, весь какой-то поникший. Потом говорит: «И он ведь серьезно. Чего, мол, там сложного – надел белый халат и вперед. Можешь себе представить? Доктор Доддс».
Но он видит, что мне не смешно, и меняет тон. «Ты только Джеку не говори», – просит он.
«Не буду», – отвечаю я вроде как с сомнением, точно мог бы и сказать.
А про себя думаю: ну а он-то, Джимми Фелпс, – хотел ли он сам стать мясником? Вспоминаю, что Джек как-то сказал в пустыне: под одежкой мы все одинаковы, будь ты хоть офицер, хоть рядовой, все из одного теста. Звездочки на погонах – они гроша ломаного не стоят.
Можно подумать, я сильно хотел работать в страховой конторе.
Но я никогда ничего не говорил Джеку, как и он мне. Хотя, когда он лежал в больнице, со всеми этими докторами и сиделками вокруг, – тут ему, казалось бы, самое время проговориться. Но он сказал только: «Мне бы попасть в Варфоломея, а я угодил в Фому. Несправедливо, а, Рэйси?»
