каких-нибудь новостей. Министры говорят, что намерены провести в ближайшее время расследование злоупотреблений предшествующего кабинета, им это необходимо, чтобы подтвердить справедливость его отставки. Мы предполагаем, что деканом Крайстчерч-колледжа в Оксфорде будет все-таки назначен, Эттербери
[351], хотя колледж скорее предпочел бы доктора Смолриджа. — Но вам-то что до всего этого? Какое вам дело до разных Эттербери и Смолриджей? Ведь никто, кроме Престо вас не занимает, не правда ли? А теперь я все же встану и попрощаюсь с вами; хотя, признаться, мне этого ужасно не хочется, тем более, что осталась еще изрядная часть страницы, и можно бы еще поболтать; но Дингли, по-моему, готова удовольствоваться и этим. «Да, — говорит она, — пусть ваши дневники будут не столь подробны, только присылайте их почаще». Что ж, быть посему. А знаете ли вы, что я вас опять кое в чем надул, потому что этот лист короче других и в нем уместится по крайней мере на шесть строк меньше. А теперь я расскажу вам забавную шутку, которую я ввернул, беседуя с лордом Картеретом
[352]. «Так вот, — сказал он, — лорд *** поравнялся со мной и спросил…» — «Позвольте, сударь, — возразил я, — лорд *** никак не мог и никогда не сможет
поравняться с вами». Мы все здесь время от времени каламбурим: так, на днях лорд Картерет предложил Прайору сесть к нему в коляску, на что тот ответил: благодарю, милорд,
за ласку. Пожалуй, все это пришлось бы по вкусу нашему Дилли. Я слыхал еще один очень славный каламбур от министров, да вот к стыду своему запамятовал его. Хенли по случаю Рождества укатил в деревню. Этот шут гороховый приехал сюда без жены, дома никакого хозяйства не ведет и все норовит зазвать меня обедать в какую-нибудь харчевню; но я только однажды попался на эту удочку, и больше меня туда не заманишь. Не встречая меня некоторое время в кофейне, он справился обо мне у лорда Герберта и попросил передать мне, что я пребуду скотиной вовеки по чину Мельхиседека
[353]. Читали вы когда-нибудь Библию? Так вот, он только заменил слово «священник» — «скотиной». — Уж не колдовство ли это какое, что я так много пишу нынче утром малюткам
МД? Может, вы все-таки позволите мне уйти? А вечером я снова явлюсь к вам на хорошем чистом листе бумаги. Да поймите же, сейчас я больше не могу и не стану задерживаться; нет, не стану, как бы вы не подлизывались; нет, нет, не поглядывайте на меня так умильно и заискивающе и не просите. — Ну, пожалуйста, Престо, пожалуйста, напишите еще хоть чуточку. — Ах, вы, льстивая негодница! Нет уж, будьте любезны отвернитесь и дайте мне встать, слышите, и будьте паинькой. О, поверьте слову, только что погасла моя утренняя свеча, и я волей-неволей должен встать: у меня в спальне темно, потому что занавеси задернуты и кровать заслоняет от меня окно. Итак, до свидания. Я нахожусь почти в полной темноте, и когда встану, мне придется зажечь другую свечу, чтобы запечатать письмо; но все-таки я сейчас сложу его впотьмах, а уж вы потом разбирайтесь, как сумеете; ведь я едва различаю листок, на котором пишу. Передайте от меня поклон миссис Уоллс и миссис Стойт.
