. Если у вас этих стихов нет, я их привезу с собой.
21. Сегодня в кофейне я получил четвертое письмо от МД. Да хранит господь всемогущий дорогую бедняжку Стеллу, ее глазки и головку. Бесценная моя бедняжка, что нам предпринять, чтобы вылечить их? Ваши недуги наносят ущерб вашим достоинствам. Если бы небесам было угодно, я бы в эту самую минуту собственными руками побрил вашу бедную головку, будь то здесь или в Ирландии. Прошу вас, ничего не пишите и не читайте ни этого письма, ни чего-либо другого, а я впредь постараюсь писать разборчивее, чтобы Дингли все могла прочесть, хотя мое перо начинает спотыкаться, стоит мне только подумать, кому я пишу. Прежде чем отвечать на ваше письмо, расскажу, что обедал нынче с мистером Гарли и он представил меня графу Стирлингу[193], шотландскому лорду, а вечером пришел лорд Питерборо. Я просидел с ними до девяти, потому что мистер Гарли никак меня не отпускал, и, кроме того, мне хотелось узнать что-нибудь о моем деле. Мистер Гарли уверяет, что королева уже даровала первины и двадцатину, но он пока еще не разрешает сообщить новость архиепископу, потому что королева намерена объявить об этом ирландским епископам по всей форме; там будет также упомянуто, что это сделано на основании моей памятной записки, на чем мистер Гарли настаивает ради вящего признания моих заслуг; мне предстоит снова увидеться с ним во вторник. Не знаю, говорил ли я вам, что в гой же самой записке, переданной королеве, я ходатайствовал сверх того еще о двух тысячах фунтов в год[194], хотя мне это и не поручали; но мистер Гарли сказал, что последнее пока еще невозможно и что нам надо будет поговорить об этом позднее. Как бы там ни было, начало положено, и со временем, быть может, и это удастся осуществить. Пожалуйста, не говорите пока, что с первинами все улажено, если только в конце письма я не дам вам разрешения. Я думаю, ни одно дело не было завершено с такой быстротой и только благодаря личному расположению ко мне мистера Гарли, чья обязательность превосходит всякую меру, и я даже не знаю, как мне теперь вести себя, разве что дать мошенникам вигам убедиться в достоинствах человека, которым они пренебрегли. Кстати, в моей памятной записке, врученной королеве, о лорде Уортоне говорится без всяких обиняков. Надеюсь, этот предмет представляет для вас не меньший интерес, нежели рассказы Тиздала о спорах в конвокации[195]. Как бы там ни было, на завершение всех формальностей с первинами понадобится, надо думать, месяц или два, и тогда мне больше нечего будет здесь делать. Мне остается лишь поделиться с вами одной нелепейшей мыслью, раз уж она только что пришла мне в голову. Когда о завершении этого дела станет известно, напишите мне, пожалуйста, беспристрастно, приписывают ли мне у вас в том хоть какую-нибудь заслугу или нет; по моему глубокому убеждению, она настолько велика, что я даже никогда не рискну в этом признаться. — Дерзкие девчонки! Оттого, что я пишу «Дублин, Ирландия», вы считаете своим долгом писать «Лондон, Англия»
