- Святой, что ли ? - спросил Лев Ильич.
- Где хочет, сказано, - строго взглянул на него Костя. - Вы не смотрите, что я сигарету курю и чужой водкой не брезгаю.
- Это мне не понять, - Лев Ильич снова от чего-то смутился. - Трудно такое постичь так вот сразу.
- Это и я не пойму, - сказала Вера. Она уже увязывала свою сумку, устраивала остатки пирога. Тоже что-то новое услышал в ней Лев Ильич: раздражение или твердость то была? - Откуда вам может быть известно, кто куда и зачем бегает, да и что, если побежал, что с того, какое все это имеет отношение к вашим же высоким словам о сердечном таланте веры - для меня это, кстати, всегда было несомненно.
- Как, то есть, какое отношение? - задохнулся Костя. - Вы что ж, зная про его сотрудничество, поверите в благодать, на нем присутствующую, пойдете к нему причащаться?
- Я не к нему прихожу, - сказала Вера. - Я в храм прихожу - не в "кадры". Я за него вместе с ним помолюсь. Да и с собой бы разобраться, что мне за других решать...
Они подъезжали, вошел проводник с билетами, не поглядел на них, молча отдал, поезд шел все медленнее, дернул напоследок - и встал. Все поднялись.
- Вы меня не бросайте, - заспешил Лев Ильич, - давайте обменяемся телефонами, мне это очень важно, я все плутаю в трех соснах... А ваш, Верочка, у меня есть, кажется...
- Я там не живу теперь, Лев Ильич.
- Переехали?
- Ушла. У меня квартиры еще нет, так что звонить некуда. Я сама вам позвоню, может, кстати, услышите, кто сдает, если не очень дорого... - она уже выходила в дверь с чемоданом и сумкой.
Лев Ильич пошел следом.
2
Он перешел площадь, потом подземным переходом широкое, как проезжий тракт, грохочущее Садовое кольцо и углубился в переулки. Такое странное состояние было у него - будто это и он и не он шлепал сейчас по жидкому снегу, сворачивал, не выбирая дороги, просто куда ноги несли. Домой ему не хотелось, это он знал твердо. Старые ботинки сразу промокли, руки он засунул в карманы, а портфель зажал подмышкой.
Ему было хорошо! И вот, собирая и не умея собрать разбегавшиеся мысли, он пытался понять, отчего так уж хорошо ему - не молодому, уставшему человеку, вернувшемуся и все старавшемуся оттянуть возвращение домой, промокшему и озябшему?..
Выпить ему захотелось, он и не пил никогда вот так, в одиночку, а только с друзьями, по случаю или с женщиной, а тут от сырости, от озноба, бесприютности - счастья, звеневшего в нем, и захотелось холодной, чтоб все замерзло, а потом само из себя загорелось, зажглось, расходясь по всему телу.
