Я действительно начинаю кричать, когда Майклсон нависает надо мной, срывая окровавленное платье кусками. Я плачу, бью его в грудь, но кажется, это заводит его еще больше.
— Не сопротивляйся, будет больнее… — произносит он заламывая мне руки над головой.
Едва ли я помню себя от изнеможения, когда Клаус входит в меня решительным резким толчком. Острый спазм боли пронизывает все мое тело, заставляя прогнуться в пояснице. Слезы с новой силой градом заскользили по щекам, размазывая тщательно наложенный утром Бонни макияж. На мгновение Клаус замирает, будто давая мне возможность привыкнуть к нему, насколько это было возможно. Клаус начинает двигаться во мне, отчего боль становится просто невыносимой. Я чувствую, как по внутренней стороне бедер начинает сочиться липкая теплая кровь, напрочь перекрашивая обрывки моего платья. Двигаясь по хищному резко и глубоко, он будто издеваясь и жалея меня одновременно, стирает губами бегущие слезы с моего лица. Я уже не сопротивляюсь, позволяя владеть ему всем своим существом, безвольно обмякнув.
Постепенно боль становится какой-то мучительно желанной, приносящей непонятное мне, но яркое удовольствие. Возможно, сейчас мой разум полностью помутился, и я вообще не могу понять, где проходит эта граница боли. Что есть боль, а что наслаждение? Я стала куклой в его руках. Фарфоровой статуэткой, которую он так и норовил разбить, сбросив с предельной высоты. Сейчас мне казалось, что я лечу с этой высоты и земля совсем близко. Настолько близко, что мое сердце так же взмывает в груди, готовясь к чему-то неизбежному и неизвестному.
Кровь прилила к низу живота, а спустя мгновение я ощутила, как меня накрывает теплая волна, проходящая по каждой клеточке моего тела. В этот же момент я почувствовала, как что-то горячее ударяет в меня изнутри, когда Майклсон вошел в меня глубоким победным толчком.
В синяках и ссадинах, в пропитанных кровью обрывках некогда белоснежного подвенечного платья, униженная и оскверненная, свернувшись клубком на самом краю кровати со скомканным, покрытым ярко-алыми мазками атласным бельем, я провалилась в бессознательный глубокий сон, искренне желая себе больше не проснуться.
