– С возвращением, Ваше сиятельство!
Так, а этого он помнит. Высокий, худой, седые волосы черной лентой подвязаны, длинный нос свисает почти до подбородка…
– Лершик?
Штефан вгляделся в унылое, пoхoжее на лошадиное лицо.
– Он самый, милорд, – бледные губы дворецкого растянулись в подобие улыбки, но глаза оставались настороженными.
– Б ты не меняешься, - Штефан cоскочил с коня и бросил поводья подбежавшему мальчишке. – Вели баню затопить, да девчонку какую-нибудь посмышленее пришли.
Он покосился на застывших у порога слуг и добавил:
– Только пусть умоется, надоело уже на немытыл рожи смотреть.
Грязь под сапогами смачно чавкнула, заставив Штефана поморщиться. Не двор, а конюшня…
– Будет исполнено, Ваше сиятельство, - проблеял Лершик.
Но он уҗе не слышал. Отодвинул дворецкого с дороги и, не обращая внимания на кланяющихся слуг, прошел в дом.
Внутри было ничем не лучше, чем снаружи. Темные, закопченные стены, выщербленные плиты пола, тусклый свет сальных свечей. И запах… Неприятный запах заплесневевшего сыра, луковой похлебки и кислого хлеба.
– Где экономка? - не оглядываясь на семенящего за ним дворецкого, спросил Штефан.
– Ваше сиятельство, – тут же кинулась ему под ноги какая-то рыхлая старуха, похожая на разваливающуюся копну сена. – Добро пожаловать в Белвиль!
– Ты, что ли, домоправительница?
Пн брезгливо скривился, разглядывая уродливую бабу в пышной многослойной юбке с вышитыми на ней национальными узорами. От черно-красного орнамента зарябило в глазах, и Штефан поспешно отвел взгляд.
– Как зовут? – резко спросил он.
– Салта, милорд.
– Ужин готов?
– Да, милорд, – угодливо закивала старуха, и глазки ее превратились в узкие щелочки, скрылись, утонули в толстых обвислых щеках.
– Через час пусть принесут в мои покои, - приказал Штефан.
Пн не стал дожидаться ответа. Скинул плащ на руки дворецкому, пошатнувшемуся под тяжестью мокрой ткани, и пошел к лестнице.
Слуги замерли за его спиной испуганными зверушками, не решаясь пошевелиться. Штефан скривился. Везде одно и то же: страх, неприязнь, подленькое, трусливое любопытство... Пожалуй, из всего этого перечня последнее он ненавидел больше всего.
Темный коридор привел его к высокой дубовой двери. Полотно было старым и почерневшим от времени, рядом с ручкой отчетливо виднелись следы когтей. Кто-то из предков память о себе оставил. Он потянул медное кольцо и вошел в свою бывшую спальню. Хотя, почему бывшую? Теперь вот это все, включая уродливый портрет, написaнный Йонасом – его настоящее.
