«Меня разрешается дергать когда вариантов уже никаких. В остальное время чтобы я не помнил о твоем существовании» — это очень ясно читалось в его глазах. И шло полной несовместимостью с моей задачей.
— Я поняла. — Серьезно произнесла я, отвечая сразу и на то, что было в глазах и на то что он сказал.
— Ручку. — Глядя в документы, сказал он.
Что голос, что взгляд — выполняешь все автоматически, еще прежде чем дойдет до мозга. Я отпустила момент, что очень быстро инстинктивно подчинилась. Даже обдумать еще не успела, а уже протягивала ему ручку. Это, разумеется, в разрез шло с моим устройством мира, с моим характером и прочим, но я была бы полной дурой если бы сейчас дала волю раздражению и протесту, как ответу на его влияние. Нет, у меня есть задача и эмоции идут на хер, потому что эта задача вот-вот войдет в рамки неосуществимого. Я отбрасывала варианты один за другим, глядя как он подписывает документы и у меня оставалось все меньше и меньше времени. Сейчас он подпишет и уйдет, и я хоть пятьсот раз буду хорошо работать, но без контакта с ним самим, мне его доверия не получить, а контактировать с собой он мне запретил. Можно, конечно, доводить ситуации до крайностей чтобы его дергать, только не долго я так проработаю. Прямо поклясться в этом могла — один мой тупой косяк и аривидерчи. Что, блять, делать? Что? Что?
— Это все? — документы ровной стопкой, снова взгляд мне в глаза.
— Нет. — Мозг выдал это, а у меня чуть истерика не случилась, потому что это и вправду было все, но отпускать его мне нельзя, а удержать вообще нечем.
Он выжидательно приподнял бровь. Я стиснула зубы, но не сдержала неровный выдох. Это ужасно. Просто ужасно.
И тут он улыбнулся. Ну как, улыбнулся. Едва заметно повел уголком губ. Выражение глаз поменялось, не абсолютно, конечно, совсем слегка, но оно уже было не настолько безапелляционно контролирующим. Там было эхо насмешки, будто бы он прекрасно видел, что я его боюсь, но старательно давлю это и отчаянно силюсь сообразить, что мне делать и как себя вести, чтобы этого не было заметно.
— И? — его ровный голос. Вот он абсолютно тот же самый, но четкое такое ощущение будто надо мной сейчас откровенно заржали. Громко и очень унизительно. — Что еще?
Я не знаю что еще, но уходить тебе нельзя! Как с тобой обращаться, кошмар ходячий?! — надеюсь, по глазам он читать не умеет.
Умеет.
Блять.
Миллисекунда удивления в темных глазах, а потом такая едкая и така-а-ая унижающая ирония, что меня аж чуть не вывернуло от того, насколько сильно это уязвило.
