Если бы я только задумался, то отпустил бы её. Кто знает, как она провела свою короткую жизнь, какие преступления совершила, какие страдания причинила другим? Не мне судить, а только перевозить. Почему я не вспомнил об этом и не дал ей упасть?
Но даже когда я почувствовал, как боль вытесняет всякое подобие здравого смысла, я не мог не вспомнить, что привёл в это самое место множество невинных душ, вроде бы хороших людей, изгнал их, заверил их, что они идут в место мира, которое они заслужили. Вместо этого это был ад, тот самый ад, куда я водил адвокатов и биржевых брокеров. Это был не временный сбой. Я слишком хорошо знал Уриэля. Ад и его огненная яма были сооружением Уриэля, и я инстинктивно знал, что нам не предложили никакой альтернативы, когда мы души. Я обрёк невинных на вечное проклятие, сам того не зная.
— Грех гордыни, — сказал бы Уриэль спокойно, с глубокой печалью.
Космический лицемер покачал бы головой, раздумывая обо мне и моих многочисленных недостатках. Подвергать сомнению слово Всевышнего и эмиссара, которого он избрал для его исполнения, было актом величайшего святотатства.
Другими словами, делайте то, что вам говорят, и не задавайте вопросов. Наша неспособность сделать это и стала первоочередной причиной нашего падения. И я сделал нечто большое, чем просто поставил под сомнение — я просто нарушил слово. Я был по уши в дерьме.
Вокруг нас опускалась ночь. Женщина скатилась с меня, отползая прочь, словно я был самим Уриэлем. Я попытался найти в себе силы сказать что-нибудь, чтобы успокоить её, но боль была слишком сильной. Лучшее, что я мог сделать, это стиснуть зубы и не закричать в агонии.
Она отползла почти на противоположную сторону лужайки и съежилась на земле, наблюдая за мной с растущим недоверием и ужасом. Слишком поздно я осознал, что мои губы раздвинулись в беззвучном крике, и она увидела мои удлинённые клыки.
— Ради Бога, что ты такое? — её голос был не более чем сдавленным вздохом ужаса.
Я проигнорировал её вопрос, у меня были дела поважнее. Мне нужно было взять себя в руки, иначе я был обречён. Если я не соберусь, то не смогу спасти себя в данный момент, и не смогу бы спасти её тоже, не то, чтобы меня это особенно заботило. Она втянула меня в эту историю с самого начала.
Она должна помочь мне выбраться из этого, хочет она того или нет. Я вздрогнул, вынуждая агонию отступить. Через несколько минут я не смогу сделать даже этого; ещё несколько минут и я буду без сознания. К утру я, вероятно, буду мёртв.
