, одно лобзание которого может препятствовать молитвам добрых людей (доходить по их назначению)
[227], как не благодаря Фабию Веррукозу, Аллоброгику и тем тремстам Фабиев, которые противопоставили нападению врагов одно свое семейство – за (целое) государство?
[3] Наш долг в отношении к добродетели[228] чтить ее не только в настоящем, но и тогда, когда она удалилась от нашего зрения. Подобно тому как они (доблестные мужи) совершили эти (подвиги) с тем, чтобы принести пользу не одному (только) поколению, но оставить свои благодеяния и после себя, так и мы не должны ограничивать своей благодарности одной (их) жизнью.
[4] Этот человек произвел на свет великих людей, – он достоин благотворений, каков бы ни был, (потому что) даровал нам людей достойных. А этот – произошел от знаменитых предков: каков бы он ни был – пусть укрывается под их сенью! Подобно тому как темные места освещаются солнечными лучами, так и ничтожные люди пусть озаряются сиянием своих предков.
[1] Теперь я хочу, мой Либералий, избавить от нареканий богов, так как иногда мы имеем обыкновение говорить: «Что было (угодно) Провидению, когда оно возвело на царство Аридея?»[229] Ты полагаешь – царство было дано ему? Нет, оно даровано его отцу и брату.
[2] Почему оно сделало владыкой вселенной Гая Цезаря[230], человека, страстно алкавшего человеческой крови, которую он повелевал проливать на своих глазах, как бы желая ею упиться. Что же значит, ты думаешь, что это (царство) даровано ему? Нет, оно даровано его отцу Германику, даровано его деду и прадеду и прежде них (жившим) другим славным мужам, хотя они и проводили свою жизнь в качестве частных лиц и были равны со всеми прочими людьми.
[3] А когда Провидение сделало Мамерка Скавра[231] консулом, то разве не знал ты, что он берет открытыми устами менструации своих служанок: да он и сам разве скрывал это? Разве он хотел казаться невинным?
Передам тебе рассказанное им о самом себе, о чем, как я помню, разносили всюду и с торжеством заявляли даже в его собственном присутствии. [4] Однажды он выразил Азинию Поллиону[232], когда тот лежал, в непристойных словах свое желание сделать с ним то, что сам предпочитал испытывать[233]. И когда увидал, что чело Поллиона нахмурилось, то заметил: «Что я сказал дурного, пусть обратится на меня и на мою голову!» Он сам передал эти слова свои.
[5] И ты допустил столь явно низкого человека до (преднесения пред ним ликторских) связок и до трибунала? Конечно (ты сделал это потому, что), имея в мысли древнего Скавра, главу сената, с негодованием сносишь, когда лежит (в забвении) его отрасль.
