* * *
Крупная зыбь раскачивала пустой, словно барабан, корпус «Черного пассажира» и тот, как Ванька — встань-ка, перевалившись на один борт через минуту, чуть задумавшись, кренился на другой, обнажая взглядам моряков, поросшее морской травой и ракушками рыхлое брюхо всеми забытого и постепенно умирающего парохода.
Смагин, сидевший на корме у руля, чуть сбавил газ и повел катер ближе к ахтерштевню, где надводная часть пассажира была самой низкой. Он старался держаться подветренного борта, но пароход, как специально все время выходил в нужный момент на ветер. На рыбинсах, рядом с ним в ногах мирно посапывали двое связанных людей. Они уже не проявляли чувства агрессии и, очевидно, смирились с происходящим и приготовились к худшему.
Но вот Игорь улучил момент и почти вплотную подошел в борту. На верху и внутри судно что-то громыхало и стонало и это навевало страх, слышались скрипы, стоны и вздохи, словно у древней старухи перед причастием. Все это рождало в мозгу всевозможные видения, навевало тоску и ужас. Игорь прикрыл глаза рукой от ярого светила на лазурном небосводе и внимательно оглядел горизонт, где на искрящейся от солнца и выпуклой, как линза, морской глади уже ясно различались контуры российского «костгарда» и белые буруны волн, с искрящейся пеной, вырывавшиеся из-под форштевня корабля разлетались вдоль бортов, словно из откупоренной огромной бутылки шампанского.
«Вот, во истину, дубина — он и есть дубина, совсем не бережет топливо, идиот, прет, как на параде, не меньше тридцати узлов в час, а ведь до ближайшего российского порта около пятисот морских миль» — усмехнулся Смагин, — у тебя же, дурашка, название — «береговая охрана», а ты куда, дебил, забрался, неужели рассчитывает, что Паша-краб потянет на буксире за «ноздрю» эту пограничную, размалеванную словно старая шлюха и прогнившую насквозь, как и весь пограничный флот, костгардовскую развалюху обратно на базу?»
— Привет, братаны, чего притихли? — Игорь по — приятельски похлопал Федула и Квадрата по скрученным скотчем мускулистым рукам. — Извините, пацаны, что так недружелюбно вас встретили, но вы сами знали, на что шли, а у нас не было выбора.
Федул покосился одним глазом на Смагина и презрительно сплюнул кровавой слюной на палубу.
— Развязал бы ты меня, братишка, а уж потом бакланил, или боишься, мы ведь с тобой почти кореша были и общее дело делали, а ты с мужиками связался. Эта быдлятина тебя в первую же очередь и сдаст мусорам или гэбистам, не сомневайся, а мы живем, сам знаешь, по понятия и сами решаем свои проблемы.
