Кишские дружинники, потрясенные все увеличивающимся числом врагов, необычным способом сражаться, урукскими великанами, видя своего вождя коленопреклоненным, обратились в бегство. Трижды поверженный! Ни одному из своих соперников Ага не давал подниматься с земли более двух раз. С бессилием и горечью смотрел сын Эн-Менбарагеси на ноги Гильгамеша. Как быстро от него отвернулись боги, как легко, оказывается, потерять все: и славу, и жизнь!
Ага видел, как мышцы Большого напряглись — тот занес топор, примериваясь для последнего удара. Ага зло, без слез, рыдал — ну, скорее же! Сколько же можно мучить!
В этот момент послышалось шумное сопение, и рядом с Большим встал кряжистый, кривоногий Энкиду. Ага услышал низкий, тщательно выговаривающий слова голос.
— Вот так. Он склонил перед тобой голову.
— Да. Он склонил. — Гильгамеш неожиданно расслабился. — Твоя слава в прошлом, Ага. Сегодня я сожрал ее. А жизни твоей мне не надо. Не так много рождается героев, чтобы один из них убивал другого… Пойдем с нами, владыка Киша. В память о победе я отсеку носы твоих лодок!
Когда братья миновали гнилые озера, сомнения постепенно оставили их. Только у обрыва, у сладких, так любимых степными зверями источников, Энкиду остановился. Увлажнившимися глазами он посмотрел вокруг себя.
— Очень похоже, — как всегда старательно произнес названный брат Гильгамеша.
— На то место, где тебя соблазнила Шамхат? — весело спросил Большой. — Хотел бы я полюбоваться на это.
Шамхат обещала Энкиду много блудниц, но, к общему удивлению, тот не воспользовался соблазнами города. Если ему хотелось женщину, он шел к маленькому храму у северных ворот, садился около его дверей и терпеливо ждал. Шамхат часто возвращалась в святилище уставшая, кошелек Инанны был туго набит приношениями, но ни одна женщина на ее месте не устояла бы перед той преданной, доверчивой радостью, которой горели глаза степного чуда.
— Забери Шамхат в Кулаб, и пусть она все время живет с тобой! — предложил как-то Гильгамеш, но Энкиду отказался.
— Богиня обидится! — он боязливо посмотрел на небеса. — Пусть Инанна владеет ею, так будет лучше.
Вода спала, дожди стали совсем редкими. Повсюду цвела багряница, белые пахучие лилии покрывали свободные от тростника участки водоемов. Даже безжизненный в остальные времена года обрыв был усеян сиреневыми и желтыми цветками. Пахло свежей зеленью и терпким весенним вином, которое наполняет жилы молодеющей, расправляющей после долгого сна члены земли.
