Был один сон, регулярно тревоживший Большого, тревоживший с тех дней, как он стал помнить себя. Гильгамешу мнилось, будто он опять маленький, беспомощный сосунок, качающийся в люльке, приделанной цепями к высокому потолку. Гильгамеш видел и понимал все с отчетливостью взрослого, но не мог ничего сделать, сказать, и это бессилие вызывало тоскливое предчувствие. Ужасное событие не заставляло себя долго ждать. Над люлькой появлялось искаженное ненавистью мужское лицо в завитушках охряной бороды. Мгновение, только одно мгновение бешеные, безумные глаза разглядывали ребенка, а затем Гильгамеша подхватывали грубые мужские руки, несли куда-то и бросали. Да, бросали; Большой отчетливо слышал свой плач — беспомощное мяуканье новорожденного — слышал утробный рык мужчины, после чего грубые руки разжимались и тошнотворный ужас бездны, разверзшейся под ним, охватывал Гильгамеша. Это самое непереносимое ощущение — пустота, которая засасывает и несется вместе с тобой. Когда удар о землю казался неминуемым, на Гильгамеша опускался кто-то громадный, затмевающий собою все небо. Вокруг его тела смыкались обручи твердых как камень когтей. Когти держали цепко, но не грубо, громоподобно били по воздуху многосаженевые крылья, и Большой чувствовал, что уже не падает. Гигантский орел возносил его к облакам. Так быстро возносил, что башня, из которой выбросили Гильгамеша, вскорости казалась размером со ступку для пряностей. Когда она совсем исчезала из виду, начиналось самое странное: орел пронизывал небеса — лазуритовые, смарагдовые, яхонтовые. Какие-то неопределенные лики, напоминающие лики храмовых идолищ, с изумлением выглядывали из-за небесных сфер. Кто-то пытался их остановить, но тяжко взмахивающий крыльями орел мчался все выше, выше — куда? Ни разу Гильгамеш не увидел конца полета. Приходило время просыпаться, и вместе с беспокойным вопросом «куда?» Большой погружался в привычный мир.
Не раз спрашивал Гильгамеш о значении этого сна, но Нинсун всегда отмалчивалась. Как казалось Большому, сон сей тревожил матушку не меньше, чем его. Иногда жрица бормотала что-то о тайне, иногда напоминала о дружбе Лугальбанды с орлом из восточных гор, однажды сказала, что Гильгамешу снится сказка, которую когда-нибудь будут рассказывать о нем. Но ни разу Большой не слышал прямого ответа.
Впрочем, сегодня речь шла о другом. Дождавшись, когда жрица повернулась к нему лицом, молодой владыка Урука спросил ее о здоровье.
