— Уезжаете? — спросила она, встав рядом с лошадью.
— Да, мэм. Все погружено. Очень вам благодарен.
Она окинула взглядом дорогу, по которой ему предстояло ехать. Воздух был прозрачен, как вино, лужайка слепила зеленью, Шеггская пустошь уходила далеко-далеко, горбясь кустами желтого дрока и чернея лентой телеграфных столбов. Безлюдная, безжизненная. Харви сидел на передке и задумчиво теребил бока лошади концом кнутовища.
— Вы ездите сюда по воскресеньям? — спросила женщина, пристально смотря на него.
— Нет, как-то не приходилось. Нет, мэм, — ответил он.
Вдова положила руку на круп лошади, ласково похлопала ее. Лошадь подняла уши, словно прислушиваясь.
— Ну, если будете в наших краях, непременно заходите пообедать.
— С удовольствием, мэм, с удовольствием.
— Может быть, в следующее воскресенье, — пригласила она.
— С удовольствием, мэм, непременно, с удовольствием, — повторял он. — Очень вам благодарен.
— В час? — улыбнулась ему вдова.
— В час, мэм. В воскресенье, — закивал Харви. — Непременно приеду. Очень вам благодарен.
Миссис Сэдгров отступила в сторону и помахала ему рукой.
«Черт меня подери, если я не зацеплюсь тут, Софи», — была первая, еще неясная мысль, мелькнувшая в мозгу скупщика, когда он уже катил по пустоши.
Ликуя в душе, но с безразличным видом рассказывал он матери о приглашении миссис Сэдгров:
— «Заходите», говорит. «Непременно, — отвечаю, — зайду как-нибудь». — «Вот и хорошо, говорит, непременно заходите».
3
В воскресенье утром Харви оделся понаряднее. День снова выдался превосходный. В церкви зазвонил колокол. Завязывая свой самый пестрый галстук, Харви наблюдал из окна, как соседские дети играют в саду. Мальчик и девочка, по-праздничному одетые, держали в руках молитвенники. Мальчик поставил сестренку у куриного насеста и, открыв книгу, принялся прохаживаться взад и вперед, скандируя резким голосом: «Иисус, пастырь наш. Бейте в колокол! О отец наш небесный! Бейте в колокол! Спаси нас и помилуй! Аминь! Бейте в колокол!». Девочка благонравно склонила головку над молитвенником. Затем мальчишка поднял с земли собачью миску с остатками пищи и подошел с нею сначала к кусту сирени, потом к кролику, запертому в клетке, потом к топору, оставленному в колоде, и, наконец, к сестренке. Не подымая глаз от книги, она смиренно бросила в тарелку два камешка, и мальчик, что-то бормоча про себя, продолжил свой обход, поднеся миску бельевому столбу и петуху, возившемуся в пыли.
— Ах, богохульники! — засмеялся Харви Уитлоу. — Эй, Тоби! Маргарет! — крикнул он в окно и, вынув из кармана два пенни, швырнул их детям, явно удивленным такой щедростью. Когда они подбирали монетки, Харви слышал, как сосед Натан, их отец, сердито окликнул их из кухни:
