Дверь открывается, когда я добираюсь до домика у бассейна.
‒ Клара, ‒ шепчет он.
Я с облегчением улыбаюсь в ответ. Я немного беспокоилась, что он сегодня не придет. Казалось, он испугался поцелуя. Все время, пока я дегустировала образцы свинины «forestiere» и креветок на шпажках от поставщика, думала о нем. Что он ел? О чем думал?
В домике у бассейна как всегда темно.
Я проскальзываю внутрь и падаю на диван, как обычно.
Он выглядывает наружу, осматриваясь, чтобы убедиться, что меня никто не заметил. Как обычно.
Потом закрывает дверь и идет ко мне. Но сейчас все по-другому. Он двигается скованно. Не как всегда. Это пробуждает во мне воспоминания. Так иногда ходит Хонор, когда Байрон с ней груб.
Я сажусь.
‒ Ты ранен?
Он не отвечает. Просто садится... медленно. Осторожно.
‒ Ты ранен, ‒ обвинение сочится в моем голосе. Потом встаю и подхожу к нему, мои руки зависают в воздухе. Я не хочу прикасаться к синякам, которые у него, скорее всего, есть, и делать только хуже. ‒ Что случилось?
‒ Ничего страшного.
Я закрываю глаза. Единственные два человека в моей жизни, которые мне небезразличны, подвергаются побоям и насилию, а я не в силах это остановить.
‒ Твой отец?
‒ Не в этот раз.
Я опускаюсь на колени возле кресла, в котором он сидит.
‒ Кто же тогда?
Он вздыхает и откидывает голову назад.
‒ Какие-то придурки.
Я провожу руками по его ноге, которая ближе всего ко мне... по бедру, икре, лодыжкам. Он не вздрагивает, но и не отстраняется, так что, надеюсь, с этой стороны все в порядке.
‒ Где болит? Я могу достать немного льда.
‒ Никакого льда. ‒ Его голос стал глубже.
Часть меня, какая-то глубокая и древняя как время часть меня, знает, что это потому, что мои руки касаются его. Это заставляет меня чувствовать себя смелее. Я придвигаюсь ближе, располагаясь теперь между его ног.
‒ Может бинты? У тебя есть порезы? Ты должен использовать антибиотики, чтобы не заработать инфекцию.
‒ Никаких бинтов, bella. ‒ Его смех звучит хрипло.
Боже, его голос, когда он так говорит. Заставляет меня почти забыть, что он ранен. Почти забыть, что ему семнадцать, а мне пятнадцать. И даже забыть то, что наши отцы убили бы нас, если бы нашли вместе.
‒ Что же тогда? ‒ Если я хоть как-то смогу заставить его чувствовать себя лучше, то обязательно сделаю это. Я провожу руками по его икрам, бедрам... его руки хватают меня за запястья, останавливая.
‒ Ничего, ‒ говорит он хриплым от боли голосом. Или от чего-то другого.
Я не сопротивляюсь его хватке, позволяя удерживать себя подле него. Я кладу голову ему на бедро. На самом деле это не должно быть соблазнительно, хотя я чувствую, как натянута ткань его джинсов, и вижу выпуклость всего в нескольких дюймах от своего лица. Я знаю, что он не сделает мне ничего плохого. Мне бы, наверное, понравилось, если бы Джо прикоснулся ко мне, но он не станет. Так же, как не захочет поцеловать меня снова. Но, несмотря на все это, он не настаивает, чтобы я отодвинулась.
