V. Затѣмъ, когда мы взяли слова изъ изреченія Григорія Богослова, находящагося въ его словѣ “О Пасхѣ”, въ которомъ онъ являетъ, что послѣ настоящей жизни нѣтъ мѣста никакому очищенію, — то вы, разрѣшая этотъ аргументъ, сослались на то, что поскольку имѣются два вида очищенія грѣховъ: одно — совершаемое въ настоящей жизни чрезъ муки покаянія, а другое — послѣ этой жизни, — то святый (въ своемъ словѣ) отрицаетъ, что послѣ этой жизни возможенъ — тотъ первый видъ очищенія (чрезъ покаяніе), но другой видъ, именно тотъ, о которомъ вы говорите (т. е. совершаемый въ чистилищѣ) — допускаетъ.
Но это — то же самое, что полагать, что сказавшій, что нѣтъ никакого очищенія, на самомъ дѣлѣ сказалъ, что есть какое-то очищеніе, и такимъ образомъ самъ себя опровергнулъ. Но такимъ-то образомъ все легко “разрѣшить”; такъ, если бы кто сказалъ, что животное не есть камень, мы затѣмъ будемъ говорить и полагать, что онъ, именно, сказалъ: что животное есть камень. Но не полагалъ такъ (какъ вы это утверждаете) и былъ далекъ отъ этого святый; но изложивъ два дѣла >204), связанныхъ съ празднованіемъ Пасхи: первое — что намъ не должно ничего выносить наружу, второе — что мы не должны ничего оставлять на утро, — онъ присовокупилъ два размышленія. Въ отношеніи того, что — “ничего не вынесемъ” — онъ говоритъ, что многое изъ нашихъ Таинствъ не достоитъ выносить для находящихся внѣ Церкви; а въ отношеніи того, что — “оставимъ на утро”, онъ говоритъ, что всякое очищеніе, будь то чрезъ добродѣтель и дѣланіе добрыхъ дѣлъ, будь то чрезъ покаяніе и связанную съ нимъ епитимію, или же чрезъ участіе въ церковныхъ службахъ и таинствахъ, должно здѣсь (въ этой жизни) совершаться и требуетъ тщанія, и не должно ожидать никакого очищенія послѣ этой жизни, если мы не проявимъ тщанія чрезъ помянутыя выше средства очистить себя въ настоящее время. Итакъ, “никакого нѣтъ очищенія”, (ибо это-то обозначаютъ его слова — “нѣтъ какого-либо очищенія”), вы говорите, что обозначаетъ — “есть нѣкое очищеніе”, именно, — очищеніе огнемъ, — что является, несомнѣнно, противорѣчіемъ въ отношеніи самого себя, и не можетъ взаимно согласоваться, и то и другое быть истиной, если только это противорѣчіе не заключитъ миръ само съ собой; а это — совершенно невозможно.
VI. Тѣ же доводы вы приводите и на приведенныя (нами) слова изъ слова “На побіеніе града” этого же Богослова, ибо оно было сродно предшествующему изреченію — въ которомъ онъ отчетливо возвѣщаетъ, что тѣ, которые не были бы здѣсь очищенны, будутъ отосланными въ мученіе, когда будетъ время не очищенію, а — наказанію; — ибо вы, ограничивая ихъ смыслъ, говорите, что онъ утверждаетъ, что тогда не будетъ времени для того рода очищенія, — именно очищенія, совершаемаго чрезъ покаяніе, а не — просто для очищенія (въ общемъ смыслѣ этого слова). Такимъ-то способомъ все легко “разрѣшить”, если то, что просто сказано, мы будемъ принимать въ ограниченномъ смыслѣ; тогда мы могли бы сказать, что человѣкъ не есть живое существо, ибо слово “человѣкъ”, написанное буквами — не есть живое существо. Однако, если бы Святый передъ этимъ говорилъ объ очищеніи, совершаемомъ чрезъ покаяніе и добрыя дѣла въ настоящей жизни, то вашъ доводъ могъ бы имѣть нѣкоторое основаніе для предположенія, что о такого рода очищеніи онъ говоритъ въ приведенномъ мѣстѣ. Но если онъ выразительно говоритъ объ исправленіи и наказаніи въ этой жизни, которыми очищаются грѣшники (ибо онъ такъ говоритъ: “Лучше быть наказуему и очищаему нынѣ, нежели тамъ быть отосланнымъ въ муку, когда время — наказанію, а не — очищенію”
