Призвала Ульяна бабку Агафью, лучшую на селе шептуху. Та развела в маленьком корытце воды, влила туда что-то из чёрного пузырька, долго крестила ту воду, опускала три пальца, кропила Николая. Потом подсела к нему на лежанку, взяла его жаркую руку, дула на неё, щекотала, приговаривала непонятное.
— Хворь из него выходит, — сказала твёрдо Агафья и приказала рассыпать на печи чуть волглую рожь и положить на неё Николая.
— Да паром над картохлею не забудь прогреть, — напомнила она Ульяне уже на улице. От десятка яиц — приготовленной ей платы — отказалась наотрез.
Затащить Николая на печку помогла Федора Алексеевна, соседка Ульяны.
— А если узнают?
— Была уже у старосты, уговорила. Сказала — на курсах полеводов встретились весной, ну и вот теперь только приехал, жить будет…
— А коль уйдёт?
— Куда он пойдёт? Товарища у него немцы убили, а про фронт и не слыхать… Вот плохо только, что он всё по-русски говорит…
— Он командир или красноармеец, не знаешь?
— Видать, грамотный, про электрику давеча ночью кричал…
Федора Алексеевна подошла к окну, протёрла запотелую маленькую четверть и стала смотреть в огород, где торчали чёрные, остро надломанные палки подсолнухов.
— Как жить-то будем, Ульянко? — зашептала она, плача.
Они и раньше были добрыми соседями, но горе ещё крепче сдружило этих двух непохожих женщин: одна только-только вступала в жизнь, другая встретила середину её, одна замкнутая — росла почти сиротой, другая общительная, весёлая, счастливая в замужестве.
…Отец Ульяны, человек хмурый и болезненный, смотрел на подрастающую дочь как на подспорье в доме, как на работницу. Дома было нелегко, и он приказал ей бросить школу и идти в колхоз.
— Была б мама жива, — тихо проронила Ульяна, — всё б шло по-другому.
От крепкого самосада отец надрывно и долго кашлял. Ульяна не могла понять, жалеет ли он её когда или нет. Хотелось, чтоб пожалел.
Пролетело лето, другое. Постепенно улеглась по-детски острая щемящая тоска.
Работа у неё ладилась. Серьёзная, молчаливая, смекалистая, она выделялась среди девчат, и правление колхоза назначило Ульяну бригадиром полеводов. Забот было много, с утра до ночи пропадала в поле. Но работа оживила, распрямила её — прямо не узнать — загорелая, стройная, с открытым, чуть лукавым взглядом.
В белом платочке, в лёгкой ситцевой кофточке летала она над жёлтой сурепкой, лиловым клевером, белой гречихой, летала пчёлкой-хозяйкой над своими полями.
Когда умер отец, к ней, молодой, неопытной, приходила на помощь Федора Алексеевна.
