Сирена двигалась по улице, сковывая на себе взгляды прохожих. Многим она казалась древним драконом, ожившим из старых сказок, кто-то видел в ней исчадие преисподней, изрыгнувшей это существо на землю, чтобы оно нагоняло страх на мирных жителей, кому-то просто было интересно увидеть что-то отличное от простых лошадей, являвшихся чуть ли не главным способом передвижения на большие расстояния, объединяло их одно — все они не были равнодушны к новому существу и такое внимание не могло не радовать меня.
— Эй, малыш, — я подъехал к компании мальчишек, игравших у стены того самого полуразрушенного здания, над которым возвышался дымоход. Теперь из него не валил черный дым кузни и все что с этим связано оказалось заброшено и забыто. — Можешь мне помочь.
Не сразу, но мальчик, самый молодой и наивный, подбежал ко мне, держась все же на расстоянии от вытянутой морды Сирены. Зубы гончей были спрятаны, но едва ей стоило слегка повернуться, как клыки оголялись, заставляя мальчишек отходить все дальше назад.
— Не бойся, — сказал я, поглаживая морду Сирены, — она не кусается, пока я не скажу.
— А меня не укусит? — спросил мальчишка.
— Нет, а если ты мне еще и поможешь, то получишь монету.
Я достал из кармана медяк, оставшийся еще после пребывания в «Мантикоре» и подкинул его в воздух, поймав перед глазами мальчишки.
— Есть один человек, которого я ищу, зовут Джамадхар. Он когда-то жил и работал в этом доме.
— Да-да, — радостно закричал маленький мальчуган, — он здесь, он живет тут, но сейчас его нет. Он не любит, когда мы играем возле его дома. Постоянно кричит на нас, весь красный, лицо красное, глазища такие, как у рыбы.
— А где он и скоро ли он вернется?
— Так вот же он!
И тут я увидел, как из открытых дверей несколько здоровых мужчин выносят пьяного в дрызг человека. Его ярко-красный тюрбан был размотан и волочился по земле, некогда дорогое белое пальто «шервани», символ аристократии и почета, измазан и порван в самых неожиданных местах, босой, почти лишенный человеческого вида, его можно было назвать кем угодно, но только не кузнецом, ковавшим в свое время прекрасное оружие.
Его вышвырнули как тряпку, под громкий хохот детей, убегавших от его дома и кричавших неприличные слова в его адрес.
Не сразу, но ему удалось подняться. Отряхнулся, стал осматриваться по сторонам и, когда понял, что над ним уже никто не смеется, шатаясь, направился ко мне. Точнее, он шел домой, но я преградил ему путь, остановившись у самых дверей.
