Я улыбнулся и, поднесся чашку к губам, вопросительно посмотрел на нее.
— И что же вам мешает?
— Мне не ведомы ваши мотивы, Дидье. Саид был сволочью — это знали все. Но убивать его вот так, во время операции и при этом подставлять самого себя, когда это можно было сделать в любой удобный момент и не находясь на работе. Все это слишком сложно, поэтому и доказательства не имеют силу. У меня есть только предположения, догадки, пусть они и указывают на вас, но для суда, как вам хорошо известно, необходимы железные доказательства.
— Тогда зачем вы мне все это рассказываете? Чего вы добиваетесь? Неужели вы всерьез думаете, что я, услышав ваши слова, упаду перед вами на колени и начну раскаиваться? Мне не в чем оправдываться, то, что произошло в доме Фукко это уже часть истории и возвращаться туда я не хочу.
— Значит, я впервые потерплю поражение. Забавно все это. Раньше бы я себе этого никогда не простила, но с вами…,- она задумчиво замолчала, — с вами все по-другому. Мне почему-то не хочется продолжать все это. Что-то внутри заставляет меня оставить эту затею с расследованием.
Она вновь замолчала, а ее, некогда бесчувственные глаза, наполнились едва уловимой тоской. Я смотрел на них и не понимал, что делать дальше. Определенно, она не была той, за которую себя выдает, под этой ширмой скрывалось что-то, чего она боялась больше всего. В туже секунду я вспомнил разговор в «Авроре», старик был прав, это чертов сукин сын, от которого веяло леденящим холодом, оказался прав. Слово в слово, каждая буква была буквально списана с сегодняшней ситуации.
— Вы должны кое-что увидеть, комиссар, — ее голос, словно пуля разрезал тишину.
— Что именно?
— Мою тайну.
Я все никак не мог избавиться от странного чувства, и чем ближе мы подъезжали к ее дому, тем сильнее оно становилось. Она не сразу, но призналась куда мы держим путь и от этой неизвестности мне было не по себе. Софи вела автомобиль молча, за все время ни я, ни она не проронили ни одного слова, и в этой молчаливой тишине мне было о чем задуматься. Я безбожно и бесстыдно рассматривал ее с ног до головы, в другой ситуации мне бы пришлось как-то оправдываться, но сейчас это чувство уже не имело надо мной власти. Она видела это, но препятствовать даже не собиралась, скорее наоборот, ей было приятно видеть на себе оценивающий мужской взгляд, ведь до этого ей приходилось довольствоваться только ненавистными.
Мы подъехали к ее дому, когда на часах было три дня. Она не спешно загнала машину во двор и медленно, слегка поправив помявшуюся юбку, выбралась из машины.
