- А если ты увидишь нас с Фениксом, - добавил Эней, - то знай, что хоть мы по ошибке и причинили тебе непоправимое зло, но в действительности хотели бы быть твоими друзьями.
Затем он шепотом прочел стихи, которые, как почти все сочиненные им, нравились Асканию, но были ему непонятны:
Пурпурно то, что вдали.
Гиацинты холмов,
Мурексы тирские.
Пурпурно только далекое.
Вянут фиалки в руке.
Эней отвернулся от могилы и, будто оцепенев, беззвучно зарыдал. В детстве Асканий видел, как плачет его отец. Это было, когда Креуса исчезла среди развалин Трои, когда, уплывая из Карфагена, Эней увидел дым, поднимавшийся от погребального костра Дидоны, и еще когда в бою погиб его друг.
Асканий обнимал его, утешая, будто маленького ребенка:
- Успокойся, мой дорогой. Не надо плакать из-за моей глупости.
Эней в ответ обнял сына, крепость его рук заставила вспомнить, как он силен. От других мужчин пахло кожей и бронзой, от Энея исходил запах моря пены и свежего соленого ветра. Даже его седые волосы, которые Асканий чувствовал на своей щеке, были жесткими от соли. Асканий знал, что Эней плачет не из-за смерти кентавра; горести его скапливались, как скапливается в стужу лед на палубе корабля, и сейчас он оплакивал утраченную молодость мира, великий город, пораженный огнем, тех, кто любил его и кто ушел к Персефоне. В такие минуты можно лишь обнять и попытаться защитить своим теплом от холода воспоминаний.
На какой-то момент Асканий перестал следить за Меллонией. А когда вновь вспомнил о ней, то увидел, что Меллония вытащила из волос булавку и стояла неподвижно, будто дерево, в котором, по ее словам, она жила. Могло показаться, что она выросла прямо из земли, а не рождена матерью-дриадой. Даже протянутые вперед руки застыли в воздухе, как тонкие ветви.
Он подскочил к ней сзади, грубо обхватил обеими руками и с такой силой сдавил запястья, что она выронила булавку. Злоба своими рачьими клешнями оцарапала его душу. Ему хотелось свернуть Меллонии шею.
- Кого из нас ты собиралась заколоть?
- Сначала Энея. Затем, если получится, тебя.
Она не просила пощады, не сердилась, не была напугана. Он мог с легкостью раздавить ее, всего лишь сжав посильнее. Она была такой маленькой! Такие тонкие косточки, и так тихо и часто бьется сердце непонятно, как оно могло поддерживать жизнь даже в таком крошечном существе. А волосы... будто спрядены из листвы и лучей солнца. И тем не менее она собиралась убить их обоих.
