– как аппетит приходит во время еды, так и нужные слова и фразы для рассказов и романов появляются сами по ходу работы. Меня тошнит от понятия «творческий человек». Сразу представляю молодящегося сорокалетнего инфантила, который сидит на подоконнике и смотрит на дождь. К писательству, я считаю, нужно относиться как к любой другой работе. Представляешь, если у каменщика спросят: «Петрович, ты почему не работаешь?», а он такой: «Да что-то вдохновения нет». Смешно же! Так и здесь.
Д. К. Знакомо ли тебе счастливое чувство, которое испытываешь после долгого перерыва в писательстве, которое приходит через страх и труд, когда: «Я снова пишу, снова пишу, пишу!»? И давай сразу в довесок о банальном: что такое литература? Для тебя, само собой. Великий дар? Или «проклятое ремесло, заставляющее считать свои буковки смыслом и оправданием мира», как у Дмитрия Быкова в «Оправдании»? А может, «синдром безумия», со слов Чарльза Буковски? Почему ты пишешь?
Е. А. Сложно сказать насчёт счастливого чувства. Самое большое не писал примерно месяц. Это много? Тогда да, я возвращался к писательству, это было тяжело, но приятно. Я рад тому, что, помимо основной работы, могу заниматься любимым делом (уже не отношусь к этому как просто к хобби или увлечению). Так что да, это приносит мне радость. И счастье, наверное, тоже.
В целом: что есть литература для меня? Как для читателя – вид искусства, как ни банально. Для автора (не особо люблю употреблять по отношению к самому себе слово «писатель») это скорее способ самовыражения. Я чувствую, что во мне много какой-то нереализованной энергии, которую надо выплеснуть. И я решил, что для этого лучше всего подойдёт творчество. Я не умею петь, рисовать, играть на инструментах или вязать. И я решил, что литература была бы оптимальным вариантом. Читать любил с детства.
Отсюда вытекает и ответ на вопрос, почему я пишу. Потому что уже больше не могу не писать. Без этого я был бы скучным, злым, неприятным и закомплексованным человеком. К тому же, возможно, сильно пьющим. Хотел добавить насчёт того, почему пишу именно то, что пишу, но это будет моим встречным вопросом тебе. Почему именно хоррор?
Д. К. Уф-ф. Подмывает отшутиться: «А почему нет?» Но так мы далеко не уедем. Или не убежим – ведь в хорроре часто бегают, если, конечно, эмоция страха оказалась действенной, а не пассивной.
В хоррор я пришёл через фантастику и реализм. Даже не пришёл, а вернулся, потому что первым произведением (недописанным) была повесть о восставших мертвецах, сгинувшая вместе с общей тетрадью в клеточку (помню обложку: ядовито-зелёная – в цвет пролитого на кладбище эликсира). Работал в жанрах (и убого-подражательной стилистике), которые читал, которые нравились. С похожими героями и приключениями. Стальная Крыса Гарри Гаррисона и иже с ней. Писал о том, что знаю: будни подростков с щедрой примесью вымышленных побед на любовном фронте. Потом стало вырисовываться что-то своё, жанры перемешивались. Обычная история.
