Нуб из Другого Мира | страница 3



            О том, что ждать смерти осталось не долго, Адепт понял, чувствуя смерть последнего паладина. Защита крепости рухнула окончательно, и гулкие шаги врагов уже звучали на лестнице за дверью. Безвыходная ситуация, в которой любое решение, так или иначе, привело бы к смерти. Дверь с шумом была выбита, простейший барьер сломлен, и вот уже кабинет наполнили святые в позолоченной броне. Чуть склоняя голову, хозяин руин, оставшихся от замка, безрадостно усмехнулся и опустил руки.

            Не было ни звука: крика, лишних слов, звона мечей или же магических хлопков. Десяток мечей насквозь пронзили тело Темного, заставляя того корчиться. Теперь даже пошевелиться было нельзя. Холодная душа в его груди колыхнулась, угасая. Темное пламя медленно рассеивалось, вместе с жизнью оставляя проклятое тело. Губы его дрогнули, и изогнулись в кривой усмешке. Уже слепнущими глазами он видел своего врага. Сам Аурус стоял напротив, сверкая, аки солнце. Голова опускалась на обессиленной шее. Вот уже взгляду остается лишь вид собственной груди, живота, пронзенных зачарованными мечами.

            – Ты пал, – беспристрастно сказал предводитель светлой многотысячной армии. – И потому...

– Замолчи уже. – хрипло прошипел полумертвый Темный. – Уморил меня уже своими... остротами. Того и гляди... порежусь, – выдохнул он, а после, собрав остатки могущества в единый порыв, запрокинул голову и рассмеялся.

            Тело осыпалось черным прахом, опустившемся на дощатый пол кабинета. Позолоченный стяг возвысился над руинами, рога возвещали праздник. Свет одержал окончательную победу в войне.

Глава I

По мере того как человеческое существо продвигается по дороге жизни, роман, потрясавший его в юности, и волшебная сказка, восхищавшая его в детстве, сами собой увядают и меркнут.

Шарль Бодлер


            Пустота была холодна и неприветлива. Вязкая и неподатливая, она окружала все тело, мешая мыслить и чувствовать. Здесь было нельзя различить направление, ведь само по себе пространство и время отсутствовали. Умершему сознанию такие понятия были чужды. Это могло бы опечалить, но только того, кто смотрит со стороны, а вот самому мертвецу было сложно хоть как-то отреагировать на собственные несчастья. Бесчувственная душа, лишенная не только сознания, но и воли, дрогнула. Так было всегда и со всеми, но не сейчас. Мелитан не был спокоен и умиротворен в таком посмертии. Пусть и принял он смерть с улыбкой, отчаяние никуда не делось. Напротив, теперь, когда у него не было тело, которое могло держать себя в руках, душа просто искрилась гневом и ненавистью. Умерли все, кого он любил. Женщины и дети, которых он стремился защищать пали к ногам мнимого добра, света, выжигающего глаза и опаляющего плоть. Ложная истина, которую несли эти чудовища в золотой броне, вот, что столь сильно рвало душу в агонии. Желание жить кипело в нем, он бы барахтался, если бы были руки, зубами прогрызал дорогу из небытия, если бы мог. Но он был мертв. Но жить желал куда сильнее, чем любой смертный. Хотелось отомстить за каждого из тех, кто пал жертвой огненного меча фальшивого правосудия.