. И впрямь: при всём желании весьма нелегко было бы извлечь плодотворную социальную идею из «Первой любви». А раз так — повесть не принимается всерьёз. Добролюбов лишь презрительно поморщился: не время заниматься такими пустяками. «Время ли теперь убаюкивать себя эстетическим щекотанием», — заявила примерно в то же время одна девица, рядившаяся в «передовые взгляды». Молодёжь во всём следовала своим вождям, поэтому и в творчестве Тургенева многое оставалось для неё в то время недоступным. Революционер-народоволец П.Ф.Якубович писал по поводу смерти Тургенева: «Не за красоту слога, не за поэтические и живые описания картин природы, наконец, не за правдивые и неподражаемо талантливые изображения характеров вообще так страстно любит Тургенева лучшая часть нашей молодёжи, а за то, что Тургенев был честным провозвестником идеалов целого ряда молодых поколений…»
>79.
Подобные настроения питались такими, например, полемическими выпадами демократической сатиры: «Людская пошлость заявляет, что в следующем году она будет угощать почтеннейшую публику Фетом, балетом, паштетом…». Считалось, что это остроумно. Но ведь Фет — великий русский поэт, Тургенев им восхищался, с восторгом говорил однажды М.Н.Толстой (сестре Льва Николаевича) об одном из фетовских стихотворений: «Под таким стихом ведь Пушкин подписался бы. Понимаете ли — Пушкин! Сам Пушкин!»>80. Попробовал бы сказать такое Добролюбову или Писареву…
Не одним радикализмом воззрений оттолкнула Тургенева добролюбовская статья об Инсарове — в ней так явно ощущается местами легкое презрение к самому понятию художественность.
Нет, недаром промелькнула в романе «Накануне» одна подробность: Елена и Инсаров не любят стихов и «не знают толка в художестве» (3, 80): эти люди, при всём его к ним уважении, были всё-таки чем-то чужды ему, художнику и поэту. Тургенев же боготворил красоту — красоту чувственного земного бытия, сосредоточив в этом понятии всё то, что составляло для него основную ценность жизни: «Красота имеет право на существование, — утверждал он, — она в конце концов вся цель человеческой жизни. Правда, любовь, счастье — всё соединяется в красоте»>81. Во внутреннем одиночестве безверия красота оставалась для него тем единственным, что вносило в земной мир хоть какой-то смысл. Об этом позднее верно писал Д.С.Мережковский: «Тургенев — художник по преимуществу; в этом сила его и, вместе с тем, некоторая односторонность. Наслаждение красотой слишком легко примиряет его с жизнью. Тургенев заглядывал в душу природы более глубоким и проницательным взором, чем в душу людей. Он менее психолог, чем Лев Толстой и Достоевский. Но зато какое понимание жизни всего мира, в котором люди только маленькая часть, какая чистота линий, какая музыка речь его! Когда долго любуешься этою примиряющею поэзией, кажется, что сама жизнь существует только для того, чтобы можно было наслаждаться её красотой»
